Андерсен

«Я знаю, как мучить себя самым изысканным образом… Мое зимнее пальто у портного к 9 часам еще не было готово, поэтому он дал мне поносить в этот день другое, пока в тот же день не доделает мое. Уже на улице мне вдруг пришло в голову, что на мне сейчас чужая одежда и что в любую минуту ко мне может кто-нибудь подойти и сказать: „На вас мое пальто!“ Мне показалось в эту минуту, что все на улице смотрят на меня каким-то особенным образом».

Интересно, что бы чувствовал на месте Андерсена любой другой человек?

Любители посмеяться над писателем особенно часто вспоминают о его страхе оказаться похороненным заживо. Летаргический сон известен человечеству с начала времен. В те редкие моменты, когда Андерсен боялся, что он может в него впасть, он действительно оставлял на постели записку: «Я только с виду умер». Однако боязнь прижизненного захоронения была в XIX веке не такой уж редкостью — особенно были подвержены ей люди, наделенные богатой фантазией, такие как Николай Васильевич Гоголь (он пишет о ней в своем «Завещании»), Уилки Коллинз, Альфред и Эммануил Нобели, Артур Шопенгауэр. Андерсен о своих на этот счет опасениях не побоялся упомянуть, описывая похороны своего друга композитора Вайсе в «Сказке моей жизни»:

«Удивительно, что тело покойного долго не остывало, и даже в день погребения ощущалось еще некоторое тепло. Узнав об этом, я принялся упрашивать докторов еще раз хорошенько осмотреть его и испробовать все средства, чтобы вернуть его к жизни. Те после тщательного осмотра объявили, однако, что Вайсе действительно мертв и что в подобном явлении нет ничего необыкновенного. Тогда я стал просить докторов по крайней мере перерезать ему артерии раньше, чем гроб заколотят наглухо, но просьба моя осталась невыполненной. Эленшлегер, услыхав о ней, подошел ко мне и со свойственной ему в некоторых случаях горячностью сказал: „С чего это вам вздумалось уродовать тело несчастного!“ — „Это, по-моему, лучше для него, чем проснуться в могиле! И вы, наверное, тоже не захотели бы этого, когда умрете!“ — „Я!“ — воскликнул он и даже отшатнулся»^[272].

Известно, что один из самых популярных экспонатов Дома Андерсена в Оденсе — кофр с мотком веревки, которую писатель брал с собой в поездки на случай пожара в гостинице. Однако и в этом случае, учитывая, что многоэтажность зданий в эпоху писателя еще не превышала разумных пределов, такая мера предосторожности не кажется слишком уж эксцентрической.

С другой стороны, великий сказочник был горазд на выдумки и мистификации. Они были его стихией. Так, однажды, когда он захотел украсить свое сочинение эпиграфом и никак не мог найти подходящий, он бросил поиски и придумал свой, который подписал именем немецкого писателя Жан Поля и впоследствии «забавлялся, слыша, как цитировали это изречение другие литераторы, люди начитанные»^[273]

.

Не избежал Андерсен и обычной у людей искусства мистификации — писать на самого себя критику. В качестве примера упомянем о статье Ингмара Бергмана, напечатавшего о себе под псевдонимом «Эрнст Риффе» в ноябрьском номере шведского журнала «Чаплин» за 1960 год наигранно злобную статью «Лицо Бергмана?», из которой, однако, следует, что многое в оценке его творчества критикой все-таки оправдано^[274].