Андрей Белый. Новаторское творчество и личные катастрофы знаменитого поэта и писателя-символиста

Воображение поэта населяет небо грозными великанами, опоясанными огнем гроз, толпами сказочных исполинов, мечущих красно-пурпурные стрелы. Вот стоит на небосклоне великан глухой, сердитый: дует ветром, вспыхивает гневом, оглушает громовым ревом и разрывается облаками «в небе темно-бирюзовом». Вот в лазури проходит на битву толпа исполинов:

Дрожала в испуге земля от тяжелых ударов.Метались в лазури бород снегоблещущих клоки…И нет их: пронизанный тканью червонных пожаров,Плывет многобашенный город, туманно-далекий.

Вот воинственный Тор сражается с викингом: тот вцепляется в его огненную бороду – Тор поражает его громовым молотом.

Так из огня, грохота бурь и солнечных стрел творит Белый свои природные мифы: они насыщены динамикой и бурным движением. По сравнению с ними «картины природы» его учителя Фета кажутся неподвижными панорамами.

Мифотворческий дар Белого возвышается до пророческого пафоса, когда он прикасается к заветной теме «конца». В стихотворении «Старинный друг», посвященном Э.К. Метнеру, он переносится в духе через длинный ряд тысячелетий и «из мглы веков» видит свет общего воскресения. Через темные провалы проносится поток столетий; безмолвны железные гробницы; зияют пастью пещеры: поэт лежит в могиле, в белом саване. И вот – раскрывается гроб; над ним склоняется, улыбаясь, старинный друг.

Перекрестясь, отправились мы обаНа праздник мирового воскресенья.И – восставали мертвые из гроба,И – слышалось торжественное пенье.

Прекрасна последняя строфа:

В страну гробов, весенние предтечи,Щебечущие ласточки – летите!

Щебечущие ласточки, – летитеИз воздуха Спасителю на плечи.

И вот на этой вершине религиозного экстаза пророка охватывает головокружение. Он, творец космических символов, предтеча будущего царства, предызбранный, возлюбленный – кто же он? И как ему, носителю нового откровения, обладающему тайной грядущего преображения, жить с людьми «в низинах». Стихотворение «Возврат» горит уже иным светом: не лазурной лучезарностью, а лиловым люциферическим пурпуром. Поэт – всемогущий маг, живущий над бездной в «пещере горной». Он одинок в своей гордыне. На его призыв на вершины поднимается в горы «скованный род» людей. Он приготовил для гостей солнечный пир, он, «облеченный в красные закаты, как в шкуру полосатых леопардов». Столы пылают червонцем: взлетают ароматы ладана и нарда, льется в губы напиток солнца.

Мой верный гном несет над головойНа круглом блюде: солнца шар янтарный.

Но скоро жалкие, жадные люди внушают ему отвращение. Он гонит их прочь; верный гном вслед им швыряет скалы…

Я вновь один в своей пещере горной,

Над головой полет столетий быстрый.

Так свершается самообоVжение пророка, так ангела заслоняет Люцифер.

В стихотворении «Преданье» – воспоминание о романе с Ниной Петровской превращено в эзотерическую мистерию. Символическая претенциозность ее раздражает. Он был пророк, она – Сибилла в храме, их любовь «горела розами в закатном фимиаме». Он в золотистом челноке уплывает по волнам Стикса. Покидая Сибиллу, надевает ей на кудри венок из ландышей и говорит:

Любовью смертьИ смертью страсти победивший,Я уплыву, и вновь на твердьСойду, как Бог, свой лик явивший.

Сибилла тихо плачет.

Процесс самообожествления завершен. Он – Бог – и должен явить свой лик миру. Но на острой вершине люциферовской скалы поэт простоит недолго. И падение его будет страшно. В том же году, в котором было написано «Преданье» (1903), начинается отрезвление и разочарование. В стихотворении «Усмиренный», тематически связанном с мистерией «Пришедший», перед нами образ печального пророка, с восковым лицом и потухшим взором. Он стоит над «кручей отвесной», «усмиренный» и бессильный.

В венке серебристом и в мантии бледно небесной,Простерши свои онемевшие руки над миром.

Люциферический огонь потух; дерзновенные надежды обманули. Теперь он знает: он лже-Мессия; голос, звавший его на спасение мира, был голосом искусителя.

Вселенная гаснет. Лицо уронил восковое,Вселенная гаснет, зарей обнимая колени.Во взоре потухшем – волненье безумно немое.В уснувшем, в минувшем – печать мировых окрылений.