Андрей Кожухов

Это не сон, это правда, она в самом деле его любит! Ее руки покоились вот тут, вокруг его шеи, – он чувствовал еще их прикосновение. Ее первый робкий поцелуй горел на его устах. Эта ослепляющая красота, это глубокое сердце, сокровищницы которого он один так хорошо знал, принадлежали ему всецело, ему одному и навсегда! Весь мир вокруг, люди, он сам – всё казалось ему изменившимся, обновлённым, и из глубины его потрясённой души подымался хвалебный гимн отвлечённому, безликому божеству их общего поклонения; оно теперь стало живым существом, с которым можно говорить и которое услышит его горячие обеты. Он знал, что любимая им девушка не взглянула бы даже на него, если бы не его преданность великому делу, которому они оба посвятили свою жизнь.

Его мысли обратились к Жоржу, и сердце его наполнилось раскаянием и нежностью. Как он был с ним резок, как грубо относился к его неизменной ласке и доброте! Да, он должен прямо идти к нему, объяснить все начистоту и сказать: «Брат, я грешен перед небом и тобою!»

Жорж был дома и сидел, зарывшись в свои книги и рукописи. Увидев лицо Андрея, он тотчас же догадался, зачем тот пришёл. Казалось, он давно был приготовлен к этому. Жорж с первых же слов прекратил запутанное и смущённое признание Андрея и, пожав ему руку, пожелал счастья. Ни тени ревности нельзя было подметить в его больших голубых глазах, устремлённых на счастливого соперника. Андрей нисколько не удивился, но ему показалось очень странным, что Жорж принял его объяснение как нечто само собою известное.

– Я давно знал, что она любит тебя, – спокойно заметил Жорж.

– Ты знал? Каким же образом? – удивился Андрей.

– Наипростейшим образом: она сама мне об этом сказала… раз как-то… – Он остановился на минуту, как бы погрузившись в воспоминания. – Вот почему, – продолжал он, – я был нем как рыба. Иначе я бы сказал.

– Сказал? Кому?

– Тебе, конечно! Кому же другому?

– Жорж, умоляю тебя, не договаривай до конца, если не желаешь окончательно подавить меня своими чрезмерными добродетелями, – попросил Андрей, стараясь под шуточным тоном скрыть свое смущение.

Жорж пожал плечами.

– Какие тут добродетели! Простая последовательность моих добрых чувств к вам обоим. Разве ты на моём месте поступил бы иначе? – спросил он, поглядывая на своего друга с напускным простосердечием.

Андрей весь вспыхнул от стыда. Он знал, что не мог бы поступить, как Жорж, и ему было неприятно сознаться в этом.

Видя, как хорошо он попал в цель, Жорж залился таким весёлым, добрым смехом, что Андрей почувствовал облегчение и тоже рассмеялся.

Затем Жорж спросил серьёзным тоном:

– Надеюсь, ты не приревнуешь ко мне за то, что я еду с Таней в Москву?

– Нет, я еще не унизился до такого рода ревности и, надеюсь, никогда не унижусь! – воскликнул Андрей улыбаясь. – Не считай меня хуже, чем я на самом деле.

Глава XI

Передышка

Таня обещала вернуться очень скоро и сдержала слово. Через две недели Андрей встречал ее на вокзале. Вскоре после того они поженились. Для этого не понадобилось, конечно, вмешательства попа или полицейского. Они просто объявили о своём браке близким друзьям.

Их новые отношения не изменили внешней стороны их жизни. Они возобновили прежнюю работу, хотя для этого им пришлось поселиться на другом конце города, так как старый участок стал для них небезопасен. В одном из переулков Кронверкского проспекта они нашли маленькую квартирку из двух комнат и кухни, в которой Таня сама стряпала.

Комнаты были малы, с низкими потолками и плохо меблированы, маленькие окна почти всегда были покрыты матовым слоем инея. Мороз был еще во всей силе, хотя чувствовалось приближение весны. В солнечный день они могли любоваться видом безобразных серых домов через улицу. Ничего поэтического или живописного не было в этом жилище; в своей наготе оно казалось почти мрачным. И однако, оно было для них земным раем – если только позволительно так выражаться, говоря трезвым языком современного человечества.

Первые захватывающие восторги счастья скоро прошли. Они не гармонировали ни с их образом жизни, ни с тем, что творилось вокруг. Но они уступили место более спокойному и более высокому счастью – общности мыслей и чувств и той бесконечной прелести взаимного изучения, которое у влюблённых начинается только после брака.

Они были так глубоко и бесконечно счастливы, как только могли это когда-либо вообразить.

Правда, одного важного элемента для полного счастья не существовало для них. Они даже не обманывали себя иллюзиями насчёт его продолжительности. Наступила короткая передышка – и они это знали. Дамоклов меч[44] беспрерывно висел над их головами. Каждый день, каждый их час мог оказаться последним. Опасности, постоянно окружающие революционера, несколько раз подходили к ним очень близко, как бы нашёптывая: «Memento mori»[45] то Андрею, то Тане, то обоим вместе.