Андрей Миронов: баловень судьбы

В спектакле мхатовцев герой Калягина заразительно темпераментен, настойчиво бьется в наглухо закрытые двери купе, в котором едут сейчас члены комиссии, так или иначе способствовавшие неправому делу. А на сцене Театра сатиры герой Миронова эти двери чуть-чуть приоткрывает: живой воздух шевелит условные занавески на вагонных окнах. Но так или иначе зрители на обоих спектаклях взволнованны, потому что поднятые там проблемы серьезны и заслуживают внимания».

А вот еще одно мнение – К. Рудницкого: «Нас пленила и сделала болельщиками Лени душа, которой Миронов Шиндина одарил… Мы-то считали его пронырой и плутом, едва ли не жуликом, а видели вдруг человека стопроцентно бескорыстного и самозабвенного…»

Другой рецензент – Н. Крымова – именно после роли Шиндина разглядела в Миронове талант драматического актера: «В блестящем комике полудремал талант драматический – Миронов не просто взрослел, но, очевидно, по-настоящему мужал и вот роль Лени Шиндина отважился сыграть почти в русле трагедии, на ее грани. Трагического накала пьеса не выдержала бы, и Миронов точно останавливается на грани, на самом краю, идеально соблюдая меру…»

8 апреля Миронов играл в «Маленьких комедиях…», 9-го – в «Горе от ума». После этого Миронов уехал в Польшу в составе делегации Госкино СССР. 17 апреля в театре должны были играть «Мы, нижеподписавшиеся…», но из-за того, что Миронов не успел к сроку вернуться из загранкомандировки, спектакль был отменен. 22-го Миронов играл в «У времени в плену», 24-го – в «Клопе», 25-го – в «Горе от ума», 28-го – в «Женитьбе Фигаро» (в тот же день по ТВ, в 21.40, показали «Три плюс два»), 30-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…».

4 мая на ЦТ состоялась премьера – был показан телефильм «Трое в лодке, не считая собаки». Фильм показали в удачное время – в 19.55, когда у экранов собиралась самая многочисленная зрительская аудитория. Фильм смотрел и сам виновник торжества – Андрей Миронов (в спектакле «Маленькие комедии большого дома», который шел в эти же часы на сцене Театра сатиры, его подменял другой актер).

5 мая Миронов играл в «Женитьбе Фигаро», 7-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…», 9-го – в «У времени в плену», 11-го – в «Горе от ума», 14-го – в «Ревизоре», 15-го – в «Клопе», 16-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…». В свободное время он продолжал репетиции в «Продолжении Дон Жуана» – теперь уже на сцене Театра на Малой Бронной. Вспоминает А. Эфрос:

«Мы с Мироновым вдруг как-то ощутимо поняли, что в руках у нас возможность, которую нельзя пропустить, – возможность сыграть своеобразный философский спектакль.

Андрей Миронов – любимец публики, актер поющий и танцующий, исполнитель куплетов и чечеток, мастер эстрады, актер Театра сатиры, где любят репризы и т. п. Но это лишь один облик Миронова. И что-то от всей этой стихии в Дон Жуана вошло. Вошло как тень, как отголосок чего-то оставшегося не только в стороне, но в давнем-давнем прошлом, где-то в веках.

Да, был любимцем, был покорителем сердец, никем другим и не был, ведь он – Дон Жуан! Он просто исчезает, когда появляется Командор. А измениться он не может. И вот эту невозможность измениться, этот шлейф мифа, которым смог поиграть современный драматург, – это Миронов почувствовал уже как драматический актер. Мы разбирали с ним тонкости пьесы, а я думал: господи, как я соскучился вообще по душевной тонкости! Только бы Миронов не устал, только бы не исчез! Только бы воображению моему – а что такое репетиции наши, как не свободная игра воображения? – не был положен неожиданный конец!

Но Миронов продолжает приходить и, по-моему, не теряет интереса. Мы еще не очень далеко продвинулись, но первые восемь страниц текста – это необходимая взлетная дорожка, она должна быть сверхпрочной и лежать в идеально точном направлении.

Я воображаю, будто Дон Жуан пока еще не живой, руки и ноги застыли, и не только руки и ноги – все онемело, как бывает во сне, когда отлежишь руку, она затечет и такая тяжелая, страшная, неживая. Сейчас у него не только руки-ноги, но и сердце, и желудок, почки, шея, глаза – все тяжелое, мертвое и болит, и болит до ужаса. Он оживет только тогда, когда Лепорелло согласится что-то вспомнить. Этот процесс нужно сделать единым, сквозным, стремительным, ибо в медленности – мучительность воскресения. И вот Дон Жуан цепко схватил своего бывшего слугу за шею или просто за рубаху и уже не отпустит его до слова «финита». Он ни за что его не выпустит, не изменит положения – это будет активность, имеющая под собой одно-единственное содержание, рассчитанное не на короткий период, а на восемь страниц текста.