Президент Трумэн не знал, что в СССР испытали копию американской атомной бомбы, не знал и того, что более эффективный, отечественно-советский проект атомной бомбы отложили из перестраховки — неудачи первого испытания Берия боялся больше, чем Курчатов.
Не знал Трумэн, что через считанные недели после его директивы американские физики окончательно убедятся: проект Classical Super (в русском переводе — Труба) неработоспособен. А принципиально новый проект водородной бомбы изобретут лишь через год.
Не знали этого, однако, и в Советском Союзе и потому отнеслись к словам Трумэна с полной серьезностью. Через несколько дней после заявления президента США вопрос о термоядерной бомбе рассмотрел Спецкомитет, и 26 февраля 1950 года постановление правительства обязало «организовать расчетно-теоретические, экспериментальные и конструкторские работы по созданию изделий РДС-6с и РДС-6т». В буквах «с» и «т» здесь просвечивают Слойка и Труба. К 1 мая 1952 года надлежало сделать модель Слойки и в июне провести ее полигонное испытание. Первый экземпляр Слойки должен был появиться в 1954 году, а до того надо было наладить производство дейтерида лития (LiDочки).[199]
Харитона назначили научным руководителем разработки обоих проектов, Тамма и Зельдовича — его заместителями.
На Объекте создавалась теоретическая группа для работ по Слойке под руководством Тамма. И туда на постоянную работу в марте прибыли Сахаров и Романов, а в апреле — Тамм.
Трое других участников группы Тамма остались в ФИАНе по разным причинам.
Гинзбург в 1946 году выбрал себе жену, совсем не подходящую для Объекта, — арестованную в 1944 году и осужденную по контрреволюционной 58-й статье Нину Ермакову амнистировали в 1945 году, но с ограничением права местожительства. Свои просьбы властям разрешить жене жить в Москве Гинзбург посылал через Первый (секретный) отдел ФИАНа. Хотя он был автором LiDочки, с такой женой ехать на Объект «компетентные органы» ему не разрешили.[200]
Беленький остался из-за слабого здоровья (он умер сорокалетним в 1956 году).
Сложнее было у Фрадкина. Он попросил Тамма не брать его на Объект и не спрашивать, почему он об этом просит. Тамм выполнил обе просьбы. В ФИАНе знали, что всю семью Фрадкина уничтожили фашисты, и так он писал в анкетах. Однако он не писал, что за несколько лет до войны его отец сгинул в ГУЛАГе. И опасался, что при оформлении допуска к более высокой секретности, чем у него была в ФИАНе, обнаружится, что в анкетах он скрывал «криминальный» факт.[201]
Опасения Фрадкина были вполне основательны. Спецслужбы, к примеру, полгода изучали биографию жены Сахарова, прежде чем разрешили ей с детьми приехать к мужу на Объект: «Потом отец Клавы рассказывал — в провинции все становится известным — что летом 1950 года УВД Ульяновска усиленно изучало его родственные связи». Полгода также прошли между встречей самого Сахарова с Ванниковым и его первой поездкой на Объект, так что возможно, это было стандартное время для изучения родственных связей.
Оставшаяся в ФИАНе часть таммовской группы именовалась группой поддержки» и эффективно работала над задачами, которые возникали на Объекте. Особенно важной оказалась теория устойчивости, разработанная Беленьким и Фрадкиным и давшая метод поиска наилучших вариантов ядерных изделий.[202]
В то же время у фиановцев оставалась возможность заниматься чистой теоретической физикой. В результате, например, в 1950 году Гинзбург сделал свою самую известную работу по теории сверхпроводимости (за которую получил Нобелевскую премию 2003 года),[203]
а Фрадкин сделал работы, о которых Сахаров сказал:У Сахарова на Объекте не было возможности заниматься чистой наукой. Слишком велик был груз задач, связанных с реализацией Слойки. Выяснилось, что свойства термоядерного изделия, как они выглядели в ФИАНе, — это лишь очень предварительные, во многом неверные соображения». Нелегко разглядеть в семечке свойства взрослого невиданного до тех пор растения, тем более что очень многое зависит от условий, в которых это растение выращивается, — в иных условиях оно может вообще погибнуть. Однако без зерна никакими агрономическими усилиями ничего не вырастишь.