Андрей Смирнов

к другим, незримым частям человеческого естества. Келат моего соседа я назвал «ущербным» в

самом точном смысле: он мало пользовался этой душой в течении сорока лет, да и кормил ее чем

попало. Представьте, во что может превратиться ребенок, если запереть его в тесном ящике и

изредка подкармливать через трубку какими-нибудь помоями. Если и выживет, вряд ли можно

будет назвать его «нормальным». Таковым был Келат моего соседа, но вот зато Шэ, даже при

некоторой ослабленности и недоразвитости, у него имелось, и даже вполне себе сочное, и я

вытянул ее всю, до капли.

Практическим следствием единства человеческого естества — при всей разности

составляющих его начал — является возможность перевода энергии одного типа в другой, более

высокий или низкий. К примеру, испытывая злость, можно с особенной силой ударить кого-либо, в обычном же расположении духа нанести такой удар невозможно. Так же и наоборот: укрепляя

упражнениями и здоровой пищей свое тело, укрепляешь и дух. Все это общеизвестно, я упоминаю

об этом лишь для того, чтобы объяснить (усиленно воображая при том, будто рассказываю

историю жизни не самому себе, а стороннему слушателю) каким образом, отняв жизненную силу

у своей первой жертвы, я оказался способен повернуть вспять разложение своего тела, и, перелив

часть приобретенной энергии в Тэннак, реанимировать — к сожалению, только временно — часть

своих прежних колдовских способностей…

31

Освоившись с полученной порцией силы, я подошел к решетке, просунул руки через

прутья, и, установив кисти напротив замка, прошептал короткий заговор. Услышав щелчок, я

толкнул дверь и вышел из клетки.

Стражники, скучавшие за столиком у дверей большого помещения, услышали скрип

петель и бросились мне навстречу по коридору, образованному двумя рядами клеток. Очевидно, они полагали, что легко справятся с помешанным заключенным даже без применения оружия,

поскольку ни первый, ни второй коротких мечей из ножен не извлекли. Похоже, бедняг забыли

проинформировать о том, кого им поручено охранять. Первый солдат был массивнее меня в

полтора раза; наверное, он очень удивился, когда кулак, направленный мне в лицо, ушел в

сторону, в то время как его собственный кадык столь же неожиданно оказался раздроблен

костяшками моих пальцев. Увалень рухнул не сразу: несколько секунд он еще пытался дышать,

вцепившись руками в горло и выпучив глаза. Я взялся за рукоять его меча и отступил назад, тем

самым вытягивая клинок из ножен. Под руку первому сунулся второй, увидел блеск стали и тут же

отпрыгнул назад, зовя на помощь и извлекая из ножен собственное оружие. Я догнал его и после

короткого обмена ударами прикончил.

Можно было не сомневаться, что сейчас сюда набегут остальные. Они натасканы не

лучше, чем положено обыкновенному солдату, и я без труда отправлю на тот свет еще двух-трех-

четырех. Но что дальше?.. Можно начать резню, но рано или поздно меня сомнут массой.

Шэ, позаимствованной у моего соседа, оставалось немного, но небольшой запас еще был, и

я полностью истратил его на то, чтобы выбраться из тюрьмы. Интересно, о чем думал князь,

бросая за решетку чародея?.. С другой стороны, он не мог знать, что я вообще был в Бэрверском

холме. С его точки зрения события могли выглядеть так, что я, заключив договор, вернулся через

пару недель слегка помешанным и начал предъявлять двору в целом и князю лично какие-то

невнятные требования. При этом от меня, вероятно, еще и воняло, как от помойки — результат

замедленного, но не остановленного разложения плоти — однако я в тот момент запаха не

ощущал. Только теперь, полакомившись чужим Шэ и восстановив часть телесных функций, я

начал понимать, как же от меня смердит.

Я отвел глаза тюремщикам и солдатам, выбрался за ворота с группкой женщин,

приходивших навестить заключенных, на первой улице стащил с седла какого-то всадника и занял

его место. Бывший владелец лошади был недоволен и даже пытался напасть на меня, поэтому

пришлось раскроить ему череп. Я выбрался из города чуть раньше, чем до стражников,

охранявших ворота, донеслась весть о побеге. Как водится, началось преследование, оповещение

соседей и прочее в том же духе — все в точности так, как в юности. Только на этот раз я не был

перепуганным мальчишкой, в ужасе удирающем от загонщиков. Местные власти, так невовремя

ополчившиеся на меня, воспринимались, скорее, как досадная помеха, еще одна головная боль —

в довершении ко всем прочим. Первой по значимости, конечно, оставалась Ночная Тень, второй

— множественность обитающих во мне «я», постоянно нарушавших условия перемирия, третьей

— невозможность помыться и привести себя в порядок, пока на плечах висела погоня. Вскоре я

выпил жизненную силу крестьянина, которому не повезло со мной повстречаться — и оказался

способен сотворить еще несколько фокусов, поставивших в тупик яртальских солдат. Крестьянин

слишком многого боялся, я напугал его и тем подобрал к нему ключ. Уже позже, анализируя и

испытывая на деле свою новую способность, я понял, что могу забрать душу далеко не всегда и не