ANENERBE

Город — равнодушный и холодный. Было обидно смотреть, как кто-то встречает прибывших — светится внеземной радостью и целует. Обнимает, смеется, тащит поклажу и что-то рассказывает. Дашенька вдруг пожалела, что она не та — не другая, кого встречают, целуют и обнимают. Ей ужасно захотелось стать некрасивой, но счастливой девочкой, что подбросил на руках совершенно чужой дяденька…

Они остались сидеть на вокзальной площади, в то время как все ушли. И мужчина в фартуке и метлой бросил на них явно недоброжелательный взгляд, хотя ничего плохо они с матушкой не сделали — просто тихо сидели на лавочке и даже не разговаривали. А еще через десять минут покинули лавочку — матушка явно чего-то опасалась. Она теперь всего опасалась, но больше всех боялась людей в кожаных тужурках и ушастых галифе. При виде их она столь сильно трепетала, что Дашенька чувствовала, как мать дрожит. Потом они сидели уже в сквере, и мать просила господа, чтобы не было дождя, и чтобы быстрей вернулся батюшка. А он все не возвращался и не возвращался, поэтому Дашенька решила помочь и тоже стала молиться господу. Бога она прежде никогда не видела, и создать в своем воображении его образ долгое время не получалось, а когда все же удалось, вернулся батюшка. Они появились одновременно — бог и папенька — удивительно похожие друг на друга. Только у батюшки бороды не было, а у бога была — большая и окладистая. Бог сказал: ах вот она какая! И подбросил Дашеньку высоко — высоко, а потом ловко поймал и поцеловал. От бога исходила уверенность, и пахло табаком. Матушку бог поцеловал три раза, и она заплакала, но только не от страха…

А затем оказалось, что бог и вовсе не бог, а зовут его Дмитрий, и он брат батюшки. И вновь счастье вошло в ее сердце, и она поняла, что вся эта благодать и радость все же от него — от бога, пусть он и не появился, как об этом просила девочка. Поэтому первым делом, как только вошли в дом, принялась искать глазами иконку, а как нашла, низко поклонилась — так низко, как могла — коснувшись головой пола. Пожалуй, эта встреча произвела на Дашеньку куда большее впечатление, чем трамвай, на котором, как и на поезде, она ехала впервые. Так же, как и странные люди, что шагали по мостовой с барабаном. Они куда-то шли, почти как солдаты, которых Дашенька видела на вокзале, или даже лучше, веселей, что ли? И впервые за долгое время она, наконец, спала на настоящей кровати, и никто ей больше не снился — только синяя ниспадающая откуда-то сверху вода. И хотя плавать Дашенька не умела, утонуть она не боялась — там было невозможно утонуть.

Новое место — новая жизнь. Здесь все было иное — другой воздух, небо и солнце — она, наконец, обратила на него внимание, а солнце на нее — у Дашеньки вылезли веснушки! Смешные конопушки — крохотные точечки, которые прыгали на ее лице, когда девочка улыбалась. Хотя она не знала, что улыбается — подсказывала мать. У нее вновь текли слезы — совсем немного — одна или две слезинки скользили по щеке.

Дом — большой. В нем все большое — ступени, перила, двери, окна — они поражали своим величием. И еще эхо — оно всегда встречало Дашеньку первым. Едва отворялась дверь, как тут же появлялось эхо — не менее шаловливое существо. Девочка говорила: здравствуйте, я Дашенька, и тут же слышала шутливое в ответ — Машенька, Машенька… Не Машенька, а Дашенька, — пыталась поправить девочка и вновь слышала: Машенька, Машенька…