Ангел Аспида

Аспид ощутил зловещую грань всем нутром своим, как нечто едкое и черное может хлынуть грязевым потоком по его вздутым от напряжения венам. Зло поступает к его сердцу, вот-вот ему будет позволено завладеть им, непременно низвергнется во мрак, если он ошибется в выборе слова. Помимо внутренних бурлящих гейзеров безумия, девичий безрадостный, но торжествующий смешок послышался ему. Тот голос пугал, словно погребальное пение, плоть мертва, а душа ищет пристанище, жаждет высвобождения мыслей чрез утраченное действие, а он стоит рядом, ведая – она не умерла, а лишь уснула, предавшись власти меланхоличной грезы, тоскливой дремы. Аспид на несколько секунд впал в пограничную апатию. Ступая по тончайшему канату добра и зла, утешая добрых духов, услаждая злых порождений преисподней, из-за нежности Хлои лишился всякой сдержанности, лишил Олафа уверенности, разметал обломки его внутреннего мира, и тот был готов принять любой вердикт. А прокуратор обвил жертву всеми кольцами, осталось только сжать, переломить хрупкий хребет отступившегося человека, который словно ребенок, завидев поощрение своих злодеяний, повторяет их на потребу ненасытной публики. Ранее наследник никем не коримый, сломился от одного дуновения правдивого ветерка. Аспид ощущал привкус яда на своем языке, который необходимо излить, ибо не сможет он, хранить эти мысли в себе, как истовый творец, он творил в данный момент, дабы краска не засохла, покуда фреска не высохла, непостоянный в величии замысел необходимо изобразить. Аспид стоял перед решающим выбором – возвеличить гнусности наследника или облегчить думы пациента посредством изложения подробного перечня болезней и способы лечения. Оправдание или покаяние, лишь два пути, но жизнь земная всего одна.

“Почему говоря о добре, я ощущаю, как могу столь же неистово и искренно провозглашать о зле. Нельзя служить двум господам – заповедует Господь, но почему я могу направить дарованные мне силы в пагубные русла, может, потому что человек свободен в выборе. И степень свободы у каждого различна, кому-то преграждают путь к греху, но порою человек не замечает те благочинные намеки. И есть ли у меня выбор? Зло лишь внушает о своей мнимой власти. Предвкушая, обманусь ли я, или же нет. Я как всякий человек родился добрым и чистым, тогда для чего мне осквернять себя. Я ползал в грязи, разве нужно мне теперь чернить свою душу. О, ответы я знаю, и ты всё знаешь, чтец, внимающий моим мыслям” – потусторонне размышлял Аспид.

– Олаф, к сожалению, ваша судьба трагична. Потворствуя низости, вы вскоре окажетесь за решеткой тюрьмы, потому потеряете всё, и имя и имущество. Но очистившись от дурного, вы станетесь наподобие юродивого в глазах общества вам столь приятного, они отвергнут вас, ваш отец признает негодным тот плод, что вырос из его семени. Вы окажетесь бесполезны и… – на этих словах сердце Аспида дрогнуло, ощутив всполох раскаленных нервных окончаний, или точнее высекло искру боли, от удара он пал на колени, ошеломленный, простой смертный пораженный своим бессилием, однако Олаф не поспешил ему на выручку, оставаясь стоять на своем месте. – Любите врагов ваших, не так ли поучал Господь? – простонал Аспид. – Что же вы стоите, понурив взор. Вы некогда лицезрели как мучается в конвульсиях кошка имеющая потомство в чреве, вы нисколько не жалели ее, почему же когда я умираю, вы стоите и воротите взгляд, вам страшны мои угасающие глаза! Смотрите же, как издыхает чудовище! – вопил Аспид больше для облегчения той боли, чем для речевых оборотов, более не просчитывая ходы, он не в силах был совладать с унижающей болью, с той невыносимой усталостью во всех членах. – Я умираю, но я ухожу чистым. Я не познал деву, я никого не ударил, я никогда не лгал, а говорил лишь то, что думал. А вы, Олаф, каким вы покинете сей мир? Падшим и бессердечным! Вы осквернили стольких дев, стольких юношей вы истязали побоями. Вы будете сожалеть о том, вам будет жаль тех женщин, тех мужчин, жаль своих родителей и родителей своих жертв. Порок не располагает памятью, всех злодеев предают забвению, даже если те забальзамировали свои тела, воздвигли груды памятников, их будут свергать, всегда отыщутся те люди, которые будут призывать рушить те каменные идолы, будут призывать хоронить те мумии. Но праведников чтят сквозь тысячелетия. – тут он проницательно воззрился на Олафа. – О вас позабудут. Кто осмелится молиться о вашей душе. Вы усмехаетесь, не веря в загробную жизнь, однако верите в земную жизнь, в которой вы всего лишь еще один безымянный развратник и пьяница. Неужели для этого вы родились, питались и учились, росли, неужели те девы родились для ублажения вашей похоти? Нет, вовсе для иного вы явились на свет Божий. Очиститесь, пока еще есть время, не будьте рабом страстей своих. Воззритесь на меня. И увидите странное создание, потому что я обладаю истинной свободой.