Ангел западного окна

Небесные пути скрестились… жаркая вспышка… Елизавета предо мной! Близко, совсем близко. Кажется, вот-вот ее глаза коснутся моих, так она близка, она уже незрима, для меня незрима и для двуликого Бафомета, парящего в этот миг над нами, незрима… Все нервы в моем теле, все чувства и мысли живут одним – свершилась встреча комет, свершилась их свадьба. Поиск окончен, путь пройден – королева во мне. Я же – в ней, в королеве, ее дитя и супруг, ее отец с первого дня творения… Нет более ни жены, ни мужа – мощным хором раздается в моей душе ликующая песнь торжествующего духа.

Но все-таки в глухом уголке дивного, залитого солнцем парка моей души сгустился сумрак – это слабая, едва ощутимая боль: Джейн! Призвать ее? Можно ли? Да, можно, я в этом уверен, ибо чувствую пробуждение волшебных таинственных сил в своем существе с того мгновения, когда в него вошла Елизавета. И я вижу: мглистая тень тоски редеет, в ней проступают родные, бледные черты… Джейн!

Внезапно появляется Гарднер…

– Тебе мало мучений, которым подверг тебя Ангел западного окна? – холодно упрекнул меня «лаборант». – Теперь «ангелы» тебе не опасны, но ты не должен нарушать строгое равновесие миропорядка.

– Но как же Джейн! Она знает, что со мной? Она видит меня?

– Брат! Тебе, как и всем нам, звеньям единой цепи, назначено радеть о благе человечества, поэтому ты переступил порог посвящения, обратив взор назад, в прошлое. Ныне ты посредник, излучающий на землю свет и силу; исток же их – царство вечной жизни. Тебе, посреднику, до конца времен дано видеть землю. Но что представляет собой царство вечной жизни, мы, звенья, не знаем и никогда не узнаем, ибо мы стоим в нашей цепи так, что глаза наши не видят этой непостижимой, лучезарной бездны, вечно сотворяющей живое. А Джейн переступила порог вечного царства света, глядя вперед. Видит ли нас Джейн? Кто знает!

– Она счастлива… там?

– «Там»… В нашем языке не существует слова, способного выразить это «Ничто», вот мы и придумали никудышное, совершенно неверное именование: «Царство вечной жизни»… А счастье… – Гарднер усмехнулся. – Ты в самом деле рассчитываешь получить серьезный ответ?

Я устыдился своей наивности. Гарднер продолжал:

– Даже мы остаемся незримыми для жалких земных скитальцев, вечно блуждающих по кругу бесконечного бытия, хотя мы – лишь слабые отблески вечности. Вот и мы не можем увидеть или хотя бы смутно представить себе вечность неведомого и неисповедимого Бога. Она далека и в то же время близка, подобно тому как абстрактная математическая точка и близка, и невообразимо далека от линии, плоскости или трехмерного тела.

Джейн женщина, ее путь – самопожертвование. Он ведет туда, куда мы не можем и не должны за ней идти, ибо наша стезя – алхимическое превращение, мы оставлены на земле для Великого делания. А женская судьба отняла у Джейн земную жизнь, однако не обрекла на небытие, потому что ради тебя твоя возлюбленная принесла в жертву все свое существо. Если бы не ее жертва, ты не стал бы одним из нас.

– Значит, люди никогда… меня не увидят? – спросил я, все еще удивляясь.

– А тебе хотелось бы знать мнение людей о себе?

О нет, на блаженном острове Эльсбетштайн волны людского любопытства не достигают меня, не слышно даже слабого их плеска. Но тут мой друг рассмеялся, словно мальчуган, затеявший озорную проделку, ободряюще кивнул, и во мне слабо шевельнулись былые человеческие слабости и заблуждения. Я сказал:

– Допустим, да.

Теодор Гэртнер наклонился и, подобрав комок глины, протянул мне:

– Вот, читай!

– Читать?..

Пригоршня липкой желтой грязи в его руке вдруг стала обрывком газеты! Фантом, пустой, бессмысленный призрак из невообразимо далеких сфер. Слова бессильны выразить, какой смешной и жалкой показалась мне эта пришелица из чужедальнего призрачного царства – мира людей; в то же время я был потрясен.

И снова садовник Гарднер занялся розовыми[170] кустами, где – срежет отросток, где – заботливо подвяжет…

А прочел я вот что: