Ангелоиды сумерек

В общем, он так у нас в доме и застрял. Поскольку там была одна комната, причём небольшая, и промежуток меж дверьми, мы устроили Вульфи у камина рядом с собой. Он и на сени соглашался, но такого мы с женой не допустили. А прибиваться к Бет он не захотел – его мамочка везде существовала на птичьих правах, то есть где застанет работа, там и заночует. На крыле и под крылом, так сказать: это я намекаю, что она отлично выучилась летать, в отличие от нашего общего сына.

Чем он промышлял с утра до вечера?

В основном бродил по московскому лесу, будто раньше не нагулялся. Имею в виду – до своего академического отпуска. Иногда целовался с березками и осинками, собирал свежие и прошлогодние шишки, мерил собой глубину болот и мокроту снега – в общем, вёл себя как амбивалентно, так и стандартно. А когда возвращался под отчий и мачехин кров – как бы ненароком гладил кору одного из мужских деревьев, иногда садился на корень и тихо наигрывал на самодельной дудке «тростниковую», «ивовую» или «глиняную» мелодию, не имеющую ни склада, ни привычного лада, но тем не менее – чарующую. Но на саму поляну не ступал.

А Сильвана с того раза больше не показывалась.

То есть это мы так думали: зондировать мозг обоих детей казалось нам делом неловким и почти постыдным.

В разгар весны мои криптомерии зацвели: лимонно-жёлтая пыльца осыпала крону среднего деревца как пудрой. От неё шишки округлились и потяжелели ещё больше, стали бледнеть и как бы распухать от семян.

Так длилось всё лето – именно тогда я впервые усомнился в том, что знаю моего сына хоть сколько-нибудь.

Как-то меня вызвали, чтобы на месте продемонстрировать эффективность нового лабораторного мутанта. Выращенный из вируса «амброзийной лихорадки», он бурно совокуплялся с любым искусственным веществом, создавая массу своих подобий и вовлекая в круговорот всё большую массу хлама. Однако стоило элементарно ограничить его стенками из природного материала, чтобы лишить пищи, как он послушно замирал. На океанском дне вирус работать, естественно, не мог: этих глубин достигало своими радиоактивными контейнерами одно человечество.

Впрочем, никто не обещал нам панацеи.

– Когда Ахнью примется за работу, это будет похоже на мгновенное окисление, – сказал один их тех, кто демонстрировал.

– Пожар? – спросил я.

– Но мимолётный, на самом деле, – утешил он. – Буквально доли секунды – потом пройдёт дальше или прекратится. Похоже на воспламенение спирта или пороха: не успевает ни задеть лежащую под ним поверхность, ни оставить копоти. Температура окисления не настолько высока, чтобы вовлечь в процесс то, что непричастно. Однако сам Ахнью без вреда для себя выдерживает условия, в которых погиб бы любой прион.

– Например, купание в вулканической лаве, – добавил я с какого-то бодуна.

– Нет, воду они не слишком любят, эти перцы, – невпопад ответил мой собеседник.

Вот так говорим друг с другом мы, сумры: имея перед глазами одну и ту же картину. Как зародыши летучего огня проникают из наземного вулкана в подводный, проходя через объединяющий их слой магмы или тяжёлую цепь адских озёр. А потом вскипают на поверхности одной из плавучих нефтяных линз, одетых в панцирь из криксита…

С такими мыслями и под воздействием подобных представлений я возвратился домой. Ночь стояла ясная – казалось, мои глаза просвечивали насквозь любой лист и любую травинку.

Левитирую и приземляюсь я давно без шума – естественно, по сумрским и скотским критериям: привык к тому, что меня слышат весьма чуткие уши. Но этих двух, стоящих в центре заповедной полянки, не потревожил бы и выстрел из базуки.

Сэлви во всей своей нагой прелести стояла, прислонившись к родимому стволу, который, видимо, под её тяжестью, вогнулся наподобие мелкого кресла. Вульфрин, одетый уж никак не затейливей, обхватил руками сразу обоих и, судя по ритму его стараний, надеялся вскоре перепилить криптомерию пополам.

В такие минуты остроумие тебя, как правило, конкретно оставляет.

– Она же твоя сестра, п. к, – произнёс я без затей.

Сын мгновенно отскочил и повернулся ко мне, девушка отпрянула вглубь, запахиваясь в древесную кору, как в шубку. Наружи осталось только лицо и пальцы обеих ног.

– Как тебе ещё твой хрен не защемило, – иронически комментировал я. Давно я не встречался лицом к лицу с моим бурным человеческим прошлым, когда все реалии обозначались своими именами…

– Мои младшие братья оделяют меня пыльцой, мой старший – дарит семя, – невозмутимо ответила Сэлви. – Ты видишь какую-нибудь разницу между тем и этим, создатель моей мамиа?

Я не выдержал – двинулся им навстречу, как Минотавр.

– Сначала разуйся – здесь земля святая, – Вульфрин стал поперёк моего движения, обхватив рукой один из охранных стволов. Возмущение плоти вмиг делось куда-то, и в зеленовато-лунном свете он походил на изящную статуэтку старой бронзы.

Отчего-то я, видавший и не такие виды, слегка заробел.

– Делать мне больше нечего. Я иду к себе, – сказал я. – Валяй следом и уж попытайся по дороге вспомнить, куда делись твои одёжки.