Ангелы-хранители

— Черт, ну конечно! Ты боишься не ветеринара — а тех, кому ветеринар может о тебе сообщить?

Дрожь собаки несколько улеглась, и она вильнула хвостом. Да.

— Если люди из лаборатории охотятся за тобой — а мы знаем наверняка, что они упорно разыскивают тебя, потому что ты, вероятно, самый важный подопытный пес в истории человечества, — они должны были связаться со всеми ветеринарными лечебницами штата, да? Со всеми ветеринарами, со всеми живодерами… и со всеми агентствами по регистрации собак.

Пес вновь неистово замахал хвостом, и дрожь его начала стихать.

Нора обошла вокруг кровати и встала рядом с Тревисом.

— Но ведь золотистые ретриверы — одна из самых распространенных пород. Ветеринары и регистрирующие агентства постоянно имеют с ними дело. Если наш гениальный пес зароет свой талант в землю и разыграет из себя глупую собачонку…

— А это у него прекрасно получается.

— …Тогда они не узнают, что ищут именно его.

Нет, узнают, — настаивал Эйнштейн.

Тревис спросил у ретривера:

— Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что они смогут каким-то образом тебя опознать?

Да.

— Как? — осведомилась Нора.

Тревис спросил:

— По какой-то отметине?

Да.

— Где-то под шерстью? — спросила Нора.

Пес пролаял один раз. Нет.

— Тогда где? — недоумевал Тревис.

Высвободившись из рук Тревиса, Эйнштейн так яростно замотал головой, что его длинные уши издали хлопающий звук.

— Возможно, на подушечках лап, — сказала Нора.

— Нет, — одновременно с лаем ретривера проговорил Тревис. — Когда я нашел его, его лапы от долгого трудного путешествия были сбиты в кровь, и мне пришлось обработать их борной кислотой. Я бы заметил отметину на лапе.

Эйнштейн снова яростно мотал головой, тряся ушами.

Тревис сказал:

— Возможно, на губе. Скаковых лошадей иногда помечают такой татуировкой, чтобы легче было распознавать и чтобы предотвратить их незаконное участие в состязаниях. Дай мне посмотреть твою губу, малыш.

Эйнштейн пролаял один раз — Нет — и отчаянно замахал ушами.

До Тревиса наконец дошло. Он заглянул в его правое ухо и ничего не обнаружил. Но в левом он кое-что заметил. Тревис подвел пса к окну, где было светлее, и на розовато-коричневой коже обнаружил татуировку, состоящую из двух чисел, черточки, третьего числа и сделанную красными чернилами: 33-9.

Посмотрев через плечо Тревиса, Нора проговорила:

— Вероятно, у них было много подопытных щенков из разных пометов, и их надо было как-то различать.

— Господи Иисусе. Если бы я отвел его к ветеринару, который получил предупреждение о розыске ретривера с татуировкой…

— Но ведь ему надо сделать прививки.

— Возможно, их ему уже сделали, — с надеждой в голосе проговорил Тревис.

— Нам нельзя на это полагаться. Он ведь был лабораторным животным и жил в строго контролируемой среде, где в прививках не было необходимости. Вероятно, прививки могли помешать их экспериментам.

— Мы не вправе пойти на риск с ветеринаром.

— Если даже они его найдут, — сказала Нора, — мы просто его им не отдадим.

— Они могут нас заставить, — обеспокоенно проговорил Тревис.

— Черта с два!

— А что мы сможем сделать? Скорее всего эти исследования финансируются правительством, и нас легко раздавят. Нам нельзя рисковать. Больше всего на свете Эйнштейн боится вернуться в лабораторию.

Да, да, да.

— Но что, если он заразится бешенством или чумкой, или… — сказала Нора.

— Мы сделаем ему прививки позже, — ответил Тревис. — Позже. Когда все немного успокоится. Сейчас слишком опасно.

Ретривер повизгивал от счастья и в знак благодарности облизывал шею и лицо Тревиса.

Нахмурившись, Нора сказала:

— Эйнштейн — почти самое большое чудо двадцатого века. Ты действительно считаешь, что они когда-нибудь о нем забудут и прекратят розыск?

— Возможно, они еще многие годы будут его искать, — признал Тревис, поглаживая пса. — Но со временем энтузиазма и веры у них поубавится. И ветеринары начнут забывать, что им надо заглядывать в уши каждого приведенного к ним ретривера. До тех пор ему придется обходиться без прививок, так я считаю. Это лучшее из того, что мы можем сделать. Это единственное, что мы можем сделать.

Одной рукой потрепав Эйнштейна, Нора сказала:

— Хотелось бы надеяться, что ты прав.

— Я прав.

— Надеюсь.

— Я прав.

Тревиса страшно потрясло, что его намерение едва не стоило Эйнштейну свободы, и в течение нескольких дней он размышлял о проклятии Корнелла. Возможно, все повторяется. Его жизнь круто изменилась и стала яркой благодаря любви, которую он испытывал к Норе, и этому невозможному чертову псу. А сейчас, вероятно, судьба, которая всегда вела себя враждебно по отношению к нему, хочет украсть у него и Нору, и пса.