Английская тайна

Но, став в конец очереди, задумался, чем платить за коктейли. Наличности у него, как всегда, не было, если не считать жалких двух фунтов, припасенных на бутерброд. Но зато у него была дебитная карточка «Свитч», которая снимала деньги с его общего с женой счета и которой он пользовался крайне редко. Конечно, Анна-Мария удивленно поднимет брови, когда увидит в банковском стэйтменте непонятную трату, ну да семь бед – один ответ! Будь что будет, сегодня он не может ударить в грязь лицом. Важнее другое – принимают ли такие карточки в барах? Вот будет позор, если придется идти назад к Анастасии с поджатым хвостом и просить, сгорая от стыда, денег (в долг, разумеется, но все равно стыдно!).

Однако хлыщеватый парень с волосами, стянутыми сзади в косичку, и с серьгой в правом ухе (Сашок, честно говоря, забыл, какое из ушей служит индикатором какой сексуальной ориентации) неприязненно хмыкнул, но пошел за машинкой для снятия денег с карточки. Очередь сзади тоже раздраженно зашикала, недовольная задержкой. Сашок расписался, стараясь не глядеть на сумму – чего расстраиваться-то? – и торжественно понес в вытянутых руках два шикарных бокала со слегка пенящимся напитком фантастически бледно-розового цвета. Правда, на вкус коктейль оказался хуже, чем на вид, к тому же Сашку он сразу ударил в голову. Иначе бы он, наверно, не дал Насте так легко утащить себя вниз, в танцзал.

Поначалу из-за стекла доносился лишь какой-то записанный на пленку невнятный то ли полурэп, то ли полухаус (Сашок в этих жанрах слабо разбирался). И громкость казалась ему терпимой: они с Анастасией даже вели довольно интимную беседу. Но когда на сцену под радостный свист, улюлюканье и вопли вышли наконец «Зи Блинз», то мир вокруг точно взорвался. Разговаривать дальше стало практически невозможно.

И вот тогда-то Настя взяла и пригласила захмелевшего Сашка танцевать. К такому обороту дела он не был готов. Но Анастасия явно не собиралась, говоря на англорусе, «брать нет за ответ» и без особых разговорчиков схватила его за руку (придется признать, это было чертовски приятно!) и поволокла вниз, в танцевальную часть.

Ух, что же там творилось! Грохот динамиков заглушал не только все остальные звуки, но и саму музыку – мелодию разобрать было невозможно. Существовали только ошеломляющие, терзающие внутренности басы и визгливые, сверлящие мозг верхние ноты да удушающе чугунные удары барабанов, причем все это никак не складывалось ни во что цельное. Но для многоголового живого существа, копошившегося в такт грохоту в полумраке зала, все это было в кайф.

Сначала Сашок боялся, что не выдержит – грохнется в обморок, или что его стошнит на глазах у всех, или что-нибудь еще в этом роде. Но оказалось, что он вполне справляется с ситуацией, держится круто и даже как-то дергается в такт ритму. Слух, думал он, возможно, будет поражен, придется потом долго лечиться, ну и пусть. Даст бог, со временем восстановится. Постепенно Сашок увлекся, разошелся, пошел, что называется, сыпать. Тайно от себя самого Сашок танцевать любил и в глубине души знал, что у него это неплохо получается. Образование его в этом направлении было минимальным – какие-то жалкие полтора месяца в хореографическом кружке, но он всегда был первым учеником на уроках ритмики в начальной школе.

Учителка говорила матери, что у него природное чувство ритма и замечательная координация движений. Мать потом цитировала эти комплименты со смешком – сама не знала, надо ли такими странными талантами гордиться. «Лучше бы по математике так преуспевал», – подвела она итог. И это был удар не в бровь, а в глаз. Сашок учился неплохо – особенно по гуманитарным предметам, но с такими предметами, как рисование, черчение и геометрия, была беда. «Дефицит пространственного мышления», – говорил, вздыхая, брат матери дядя Миша. Это, полагал он, дефект врожденный, возможно даже, обусловленный сочетанием генов. Его можно, конечно, отчасти компенсировать упорной тренировкой, но только отчасти. Если не дал бог, то, значит, все-таки не дал, и ничего тут не попишешь.