Английский с Р. Л. Стивенсоном. Странная история доктора Джекила и мистера Хайда / Robert Louis Stevenson. The Strange Case of Dr. Jekyll and Mr. Hyde

This, too, was myself (это тоже был я). It seemed natural and human (он = образ в зеркале казался мне естественным и человеческим). In my eyes it bore a livelier image of the spirit (на мой взгляд он нес на себе более живой отпечаток: «образ» духа), it seemed more express and single

(казался более выраженным и единым = гармоничным; express – ясный, недвусмысленный, точно выраженный), than the imperfect and divided countenance (чем та несовершенная и разделенная на части = двойственная внешность) I had been hitherto accustomed to call mine (которую я до этого времени привык называть своей). And in so far I was doubtless right

(и, что касается этого = этих рассуждений, я был, без сомнения, прав; in so far /as/ – в этом смысле, в этом отношении: «настолько далеко»). I have observed that when I wore the semblance of Edward Hyde (я обратил внимание = я замечал, что когда я был в обличии Эдварда Хайда; to wear – носить /чаще об одежде/

), none could come near me at first (никто не мог поначалу приблизиться ко мне) without a visible misgiving of the flesh (без видимого/очевидного физического опасения; misgiving – опасение; предчувствие дурного; flesh – плоть). This, as I take it (это, как я понимаю), was because all human beings, as we meet them

(было от того, что все человеческие существа, такие, какими мы встречаем их), are comingled out of good and evil (представляют собой смесь добра и зла; to commingle/comingle – смешивать/ся/, соединять/ся/): and Edward Hyde alone, in the ranks of mankind, was pure evil (и только Эдвард Хайд, из всего человечества, представлял собой чистое зло; rank – ряд).

This, too, was myself. It seemed natural and human. In my eyes it bore a livelier image of the spirit, it seemed more express and single, than the imperfect and divided countenance I had been hitherto accustomed to call mine. And in so far I was doubtless right. I have observed that when I wore the semblance of Edward Hyde, none could come near me at first without a visible misgiving of the flesh. This, as I take it, was because all human beings, as we meet them, are comingled out of good and evil: and Edward Hyde alone, in the ranks of mankind, was pure evil.