Анна Керн. Муза А.С. Пушкина

Ни о каких иных чувствах, пробужденных поэтом в ее душе, Анна не пишет. Очень возможно, что их тогда и не было, этих чувств – по крайней мере, чувства влюбленности. Но, безусловно, Керн была польщена тем, что произвела на Пушкина впечатление «глубокое и мучительное», как он написал ей впоследствии. И это неудивительно, если дать себе труд чуть ярче представить ситуацию. Пушкин давно в ссылке, вдали от света, привычного круга общения, почти изолирован от общества. Если не считать Вульфов, почти все его окружение «в деревне» таково, что встречам с этими людьми он предпочитает одиночество и уезжает на гнедом жеребце с заднего крыльца каждый раз, когда гости приближаются к переднему. Барышни в Тригорском, конечно, очаровательны, они прельщают Пушкина своей невинностью, свежестью, влюбленностью в него – юной, трогательной и наивной. И вот на этом фоне, словно яркая комета на звездном небе, появляется Анна Керн. Опытная, привлекательная 25-летняя женщина в расцвете красоты, очень соблазнительная, чувственная и знающая, что такое любовь, не только по французским романам. Ее глаза, как выразился сам Александр Сергеевич, смотрят с «терзающим и сладострастным выражением», смех завораживает и манит, слова бывают вольными и даже смелыми… Но при всем при этом Анна держала себя неприступно и строго, потому что и тогда (да и впоследствии) ухитрялась, несмотря ни на что, сохранять присущую ей какую-то особую чистоту, всегда быть, независимо от обстоятельств, выше всего грязного и пошлого. Пушкиноведы часто говорят о том, что Александр Сергеевич делил женщин на две категории: «мадонн» и «вакханок». Анна Керн не относилась ни к одному из этих типажей, потому что сочетала в себе в равной степени черты их обоих. Было от чего потерять голову…

Музей-усадьба «Михайловское».

В гостях у тетки Анна Петровна пробыла около месяца, и все это время Пушкин часто, почти каждый день появлялся в Тригорском. Однако, судя по всему, наедине они практически не бывали, все встречи происходили за чаем, чтением, музицированием и играми, в которых участвовала вся семья.

В один из вечеров в доме Вульфов затеяли модную в то время забаву – «теневые портреты». Делалось это при помощи свечи, которая ставилась сбоку от «натурщика»: тень от его профиля на листе бумаги или даже просто на стене обводилась карандашом, затем полученный силуэт заштриховывался. До настоящего времени сохранилось три сделанных в то лето теневых портрета: Евпраксии Вульф, Анны Вульф и Анны Керн. Дата «1825» поставлена рукой Алексея Вульфа, и это наводит на предположение, что автором «портретов» мог быть именно он.

Однажды теплым погожим вечером Прасковья Александровна предложила после ужина прогуляться в Михайловское. Поехали в двух экипажах, в одном из которых вместе оказались две кузины Анны и Пушкин. «Ни прежде, ни после я не видала его так добродушно веселым и любезным, – пишет Керн. – Он шутил без острот и сарказмов; хвалил луну, не называл ее глупою, а говорил: «J'aime la lune quand elle eclaire un beau visage»[27], хвалил природу и говорил, что он торжествует, воображая в ту минуту, будто Александр Полторацкий остался на крыльце у Олениных, а он уехал со мною; это был намек на то, как он завидовал при нашей первой встрече А. Полторацкому, когда тот уехал со мною. Приехавши в Михайловское, мы не вошли в дом, а пошли прямо в старый, запущенный сад, «приют задумчивых дриад», с длинными аллеями старых дерев, корни которых, сплетясь, вились по дорожкам, что заставляло меня спотыкаться, а моего спутника вздрагивать. Тетушка, приехавши туда вслед за нами, сказала: «Mon cher Pouchkine, faites les honneurs de votre jardin a Madame»[28]. Он быстро подал мне руку и побежал скоро, скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться. Подробностей разговора нашего не помню; он вспоминал нашу первую встречу у Олениных, выражался о ней увлекательно, восторженно и в конце разговора сказал: «Vous avez un air si virginal; n’est ce pas que vous aviez sur vous quelque chose comme une croix?»[29]».