Анна. Роман в стихах

     в толстых футлярах полотна сырые увёз в Ливерпуль.          

     И из шагреневой кожи чехол золотистый на руль               

     он подарил, на прощанье сказав -- "Покупайте               

     фольксваген".                                              

     Андрей в мастерской был шесть суток и восемь часов.         

     Он, как Левша, там устроил спираль, даже сбило засов.       

     11                                                          

     Он наглотался лягушек, жюльенов и устриц носатых,           

     мощных редлобстеров, синей капусты женевской,               

     тостов из чёрной икры и китов полосатых.                    

     И запивал всё простой газированной невской.                 

     И через семьдесят восемь минут отодвинул прибор он.         

     Медленно, но несомненно к нему возвращалось сознанье.       

     Мимо него проплывало раздетое кем-то созданье               

     и проносило рисунок -- клювастый до ужаса ворон.            

     Он моментально признал гениальную руку маэстро.             

     Тут же услышал он голос противный, прокаркавший "Триста!"

     Сразу ответил -- "Четыреста!" Крик до того был неистов,   

     что пригвоздил Михаила Шубейкина к месту.                   

     Тот собирался уйти, матерясь от бессилья и злости.          

     Час пролетел, и никто не промолвил ни цифры.                

     Все только пили и жрали, как мёртвые злые Коифры.           

     "Тоже мне, думал Шубейкин, блин, интеллигентные гости!"

     Деньги нужны были детям бездомным Парижа и Ниццы            

     на башмачки, одеяльца, тетрадки, конфеты и пиццы.           

     12                                                          

     Тут же послышался крик безнадёжный "Пятьсот девяносто!"

     И депутатка из Думы вдруг взвизгнула -- "Тысяча двести!"

     Все заорали вокруг, и ведущему было не просто               

     "Семь девятьсот!" уловить, не упасть и остаться на месте. 

     Дальше пошло, как по маслу. Дошло до пяти миллионов.        

     Все репродукции были распроданы в Питере. Это культура!     

     Перед Андреем предстала вся в шрамах маэстро натура --      

     кепка, штаны, сапоги и спецовка без одеколонов.             

     Рост небольшой, но хороший. Глазниц за очками не видно.     

     Рот произнёс -- "Я должник Ваш и жду Вас в Версале.        

     Если бы слово "четыреста" вовремя Вы не сказали,            

     было бы всем в Петербурге, в России и в мире обидно. И      

     стыдно".                                                   

     Острый рентгеновский глаз препарировал тело Андрея,         

     взрезал мозги и по сердцу царапнул не больно.               

     "Вижу, коллега, талантливы Вы. Приезжайте скорее.          

     А в остальном -- отдыхайте. Расслабиться. Вольно!"         

     Сильной шершавой рукой попрощался, сказав "До созвона",   

     быстро ушёл, не оставив ни адреса, ни телефона.             

     13                                                          

     Все понимали -- маэстро известен. И где-то в Тобаго,        

     у туарегов, у наркобаронов в Колумбии, даже в "Крестах"

     знают его, как творца, дуэлянта, что в антипартийной отваге 

     с соцреализмом сражался в далёких парижских местах.         

     Значит найти его будет нетрудно. Достаточно в авиакассе     

     громко кассиру сказать -- "До Шубейкина в оба конца".     

     И знаменит стал Андрей в петербургской тусовочной массе,    

     и заказали портреты ему сто четыре лица.                    

     Следует знать, что три года назад выходила ужасная книжка   

     из живописных портретов политиков и власть имущих особ.     

     Семь выдающихся личностей он написал за бесплатно,          

     парнишка.                                                   

     С ручек их был оскорблён и унижен словами, но искренне, в   

     лоб.                                                        

     Правда, заказчики новые были по табели рангов пониже.       

     Но наш художник в предчувствие денежек радостно руки потёр. 

     И устыдился себя. А звёзда его славы всходила в Париже,     

     и полетел он туда. Непрактичен он был, не хитёр.            

     Анна звонит -- "Ну не надо. Получишь один головняк".      

     Он не поверил, поскольку в предощущении славы оглох и       

     обмяк.                                                      

     14                                                          

     На Елисейских полях он зашёл в ресторан и спросил о         

     маэстро.                                                    

     Девушка в возрасте вазы фракийской сказала ему -- "Тобри   

     тень".                                                     

     И указала свободное у туалета хорошее место,                

     и принесла ему богч, "Столишнa" и пилмэн.                 

     Он дня четыре ходил по Монмартру, Бюси, и мосту Александра, 

     даже зашёл в кабаре, где Дега рисовал танцовщиц.            

     Русского гения в славном Париже не знали. Не та пропаганда. 

     Много рекламы, девиц разнополых, ненужных вещиц.            

     Так возвратился, не соло хлебавши. Кто звёзды не имут,      

     слишком о том не жалеют, поскольку здесь нету потерь.       

     "И слава Богу, подумал он. В Питере лучше общественный     

     климат.                                                     

     Стану писать сто четыре лица в интерьере теперь".          

     Всех обзвонил. От Фемиды семнадцать сбежали в Грейт Британ, 

     семеро были уволены, сорок попали под суд,                  

     двадцать четыре в тойётах, ландкрузерах и мерседесах --     

     убиты,                                                      

     пятеро в кардиоцентрах своей операции ждут.                 

     Все, кто остались в живых, -- семь артистов, четыре врача   

     --                                                          

     "О, извините, -- сказали, -- мы сунулись к Вам сгоряча".  

     15                                                          

     Я опустил, что в первый день в Париже наш Андрей            

     к своей любимой поспешил в квартал Латинский.               

     Жена была изумлена. Они разделись поскорей...               

     Кровать скрипела, и на кухне со стола упала миска.          

     Он так изголодался по её малиновым устам,                   

     по нежной шее, по плечам... Ну ладно, ладно --              

     по всем её частям, по всем её местам.                       

     Ему, как беспризорнику, с ней было мармеладно.              

     И он крутил её, как рябчика гурман,                         

     вокруг оси, вкушая понемножку                               

     от всей её красы, от всех небесных манн,                    

     целуя руки, грудь, плечо, глаза и ножку.                    

     Она, как кукла, подчинялась и легко                         

     меняла позу, наслаждаясь его жаждой.                        

     Он был вокруг и в ней был глубоко,                          

     на коже шёлковой и в её клетке каждой.                      

     Их было двое в ней -- полётов их пилот                      

     и их стараний, ласк и наслаждений плод.                     

     16                                                          

     Для большинства достойных женщин на Земле                   

     часы подобные -- всегда воспоминанье.                       

     Потом всё рушится, и тщетные старанья                       

     не могут возвратить гармонию семье.                         

     У Анны нa сердце, как Божеская милость,                     

     лежал покой. Она предвосхищала                              

     все радости и чёрных дней начала.