Анри де Грамон (СИ)

Я кивнул, не доверяя более своему голосу. Он стянул бриджи, бросил их в кресло возле камина, следом туда же отправились чулки.

- Ложиться?

Заскрипела кровать, я подвинулся, давая ему чуть больше места.

- Целовать, надеюсь, не будете? – Реньяра трясло, улыбка его была вымученной.

- Почему не буду? – я повернулся на бок, провел пальцами по гладкой щеке. – Вы красивы, Этьен.

- И предпочел бы находиться подальше от вашей спальни.

- Увы, - улыбнулся я, ничуть не жалея. Коснулся губами его губ, тронул языком, отстранился. – Как вам больше хочется? Нежно, грубо? У меня нет намерения сделать вам плохо, только хорошо.

Реньяр вздохнул.

- Лучше быстро.

Я откинул одеяло, повалил гостя на подушки и поцеловал. Глубоко, пылко, горячо, вынуждая ответить. Перевернул его на живот, достал заранее приготовленное масло, налил Реньяру между ягодиц, растер.

- Я презираю вас, - прошептал он, когда я стал входить. Пальцы на ногах свело от острого наслаждения. – Ненавижу.

- Ох, - только и ответил я. И стал двигаться.

- Вы гадкий, - толчок, - мерзкий, - еще толчок, - я вызову вас на дуэль и…

- Молчите уже, - прохрипел я, держась из последних сил.

- Бог накажет вас…

- Да заткнитесь уже, - я сильно дернул его за волосы, заставив запрокинуть голову. – Не хочу оконфузиться.

- Развратник, - прошипел Реньяр, ввергая меня в пучину наслаждения. Я сжал его бедра, не заботясь о том, что на сливочно-белой нежной коже останутся «говорящие» следы моих пальцев.

- Ненавижу…

- Повторяетесь, - со смешком сказал я.

Он пошевелился, попытался встать, но скривился и лег обратно.

- Мы на сегодня еще не закончили, - прошептал я, наслаждаясь данной мне властью. Ах, как же сладка она была!

- Я убью вас, - с твердостью в голосе сказал мой визави.

- Не убьете, - столь же уверенно ответил я. – Во-первых, тогда вместо счастья с любимой вас ждет гильотина, а во-вторых, без меня у вас тем более нет шансов.

Он вздохнул.

========== Глава 3. В ожидании письма ==========

От наслаждения неотделима боль.

(Пьер де Ронсар).

Ничто никогда не возбуждало меня более, чем власть над другим человеком. Когда один взгляд, одно движение бровей способно опустить на колени, заставить молить о внимании, о ласке, о боли.

Реньяр был дикарем. Не знавшим любви дикарем. Я видел, как сладки ему мои ласки, слышал его сбившееся хриплое дыхание, тихие стоны, чувствовал, как покрывается испариной его стройное тело, как выгибается спина, приподнимается зад. Он хотел меня и ненавидел за это. За то, что я показал ему любовь плотскую, отличную от той, что он питал к моей любезной невесте. За то, что волновал его.

Я заставил его приходить ко мне каждую ночь. И еженощно со стоном изливался в него под сладкое «ненавижу».

- Вы не умеете радоваться жизни, Этьен, - я гладил его обнаженное бедро, теребил волоски в паху. – Не цените мгновения. Живете мечтами о светлом будущем, не замечая, насколько прекрасно настоящее.

- Оно вовсе не прекрасно, мсье, - ворчливо отзывался он. Несмотря на разрешение в спальне звать меня по имени, он словно нарочно называл меня исключительно «мсье». – Я ненавижу вас. Если бы от вас не зависело счастье моей любимой, я убил бы вас.

Его ответы меня ужасно забавляли.

- На дуэли? Боюсь, не вышло бы, любезный. Или вы подкрались бы ко мне, как вор в ночи, - я кончиками пальцев коснулся его груди, приласкал шею. – И закололи ножичком для льда?

Реньяр часто дышал. Пожалуй, пора было переходить к следующему этапу развлечения.

- Мне кажется, вы просто дразните меня, - прошептал ему в ухо. – Дразните и возбуждаете. Знаете, что бывает с теми, кто смеет дразнить офицера королевской армии? – он закусил губу и покачал головой. – Их наказывают. И я накажу вас, Этьен.

Он перевел на меня затуманенные глаза и прохрипел:

- Как, мсье?

- О, вам понравится. Ложитесь на живот.

Он посмотрел недоверчиво, но повернулся, представив моему взгляду удивительной красоты ягодицы.

Я помню, как был выпорот впервые. Как держался из последних сил, стараясь не кричать, как кусал губы, как хотел орать о своей ненависти, на деле же лишь хрипло постанывал каждый раз, когда огромная ручища моего командира, графа де Блуа, опускалась на многострадальный зад.

«Нет ничего лучше хорошей порки, - говаривал он. – После нее мальчик обычно расслаблен и послушен».

Со мной вся его стройная, годами проверенная теория дала сбой. Я не был расслаблен, не стал послушен. Едва он спихнул меня с колен, чтобы поставить на четвереньки, как я вскочил и опрометью, на ходу натягивая штаны, вылетел из его походного шатра. В глазах стояли злые слезы, зад горел. Казалось, в ту ночь меня можно было выпускать на врага без оружия. Откуда мне было знать, что своей непокорностью я лишь провоцировал его? Возможно, прими я его внимание как должное, он очень скоро остыл бы, выбрав себе другого. Но я сопротивлялся, тем самым сделавшись его наваждением.

Он ломал меня, унижал, понимая, что измываясь надо мной, унижает в первую очередь себя. А я, к своему стыду, стал получать удовольствие. От нашего общего унижения, нашей общей боли.