Антигона

Это посвящение — если это оно — продолжалось десять дней. Однажды Тимур ранним утром увел меня на площадку для военных упражнений. Он протянул мне лук; страх обуял меня, но я поняла, что должна молчать и сосредоточиться. Неожиданно прозвенел приказ: «Натягивай тетиву…» Не было времени ни думать, ни хотеть, и тетива оказалась натянута. Тимур не удивился и заставил меня повторить упражнение до тех пор, пока я не начну делать это машинально. На следующий день он установил мишень, сосредоточился и послал стрелу в центр. Я легко натянула лук, старательно прицелилась, и стрела моя просвистела далеко от цели. День проходил за днем, но мишень так и оставалась вне досягаемости моих стрел. Тимур, однако, не терял спокойствия.

Однажды ночью я увидела во сне царского орла, который выгнал Эдипа из Фив. Я восхищенно следила за чудным его полетом над городом и не сразу поняла, что он выписывает в небе знаки, которые мне следует понять. Потом знаки эти стали входить в меня, и утром, когда я открыла глаза, мне стало понятно, что это Тимур учил меня, как читать сердцем, и что мне нужно подчиниться ему.

Еще несколько дней происходило во мне какое-то необузданное движение, в нем противоборствовали чернота и неукротимое, ледяное сияние. Во всем этом повинен Тимур: мысль его не оставляет меня в покое, обращая в сторону совершеннейшей свободы. Мысль эта не принадлежит ему и довлеет над ним так же, как и надо мной. Почему я так реагирую на эти опасные цветовые пятна, мне непонятно, не понимаю я и к чему они принуждают меня. Но однажды ночью, когда я проснулась, теряя последние силы в самый темный час, я поняла, что должна выйти из дома, и я вышла из него с Тимуром, хранящим молчание. Я шла в ту бесконечность, где что-то быстро движется передо мной, постоянно уменьшаясь в размерах. Все остальное не имеет никакого значения: это удаляется жизнь, а жизнь — это все. И в это ВСЕ необходимо всадить стрелу, которая станет кровью и плотью, огнем и жаром, а иначе все обернется леденящей смертью для нас и для всех, кто имеет право на тот слабый огонек, что мы носим в себе.

Поскольку я вольна или вынуждена спуститься, я это и делаю и уже иду рядом с Тимуром, но разница между нами в том, что я с каждым шагом удаляюсь от той, кем была, а он приближается к тому, кем он был.

По громадной лестнице из сна спустилась из царского дворца, где у меня с Исменой была комната, в которую я уже никогда не войду. Я шла по дороге, по которой блуждала с Эдипом и Клиосом, и снова начала спускаться, чтобы через бездонные подземелья проникнуть к месту охоты. Потому что это — охота, наверное, я не хотела понимать этого, но Креонт, Этеокл и Полиник прекрасно знают, что это охота, и глубже всех понимает это Исмена, которая не сводит с меня глаз. Эдип тоже знал, что существует охота, но он забыл об этом, когда на него пала в своем великолепии тьма. Я тоже забыла о ней, когда на дороге Эдип и Клиос заняли во мне место богов, отняв у меня все, кроме них самих. Может быть, я уже и не грежу, может быть, я уже проснулась. Конь кочевников, которого я оседлала, вот уже сливается с заснеженной степью, по которой я лечу за ускользающим от меня существом, за существом, которое мне надо обязательно поразить, и существом этим, возможно, могу стать я сама.

Я совсем проснулась. На дворе ночь, и я знаю, что Тимур ждет меня. Я надела мужское платье, и мы отправились на стрельбище. Там ждал нас Этеокл, у него был светильник, который он поставил близ цели. Тимур отвел меня на такое расстояние, с которого стрелял сам. Этеокл погасил светильник. Тимур протянул мне стрелу; я ничего не вижу, темнеют только два пятна, там, где стоят мужчины. Куда и как стрелять в темноте? Это настолько абсурдно, что у меня вырывается короткий смешок, и ему вторит потайной и почти беззвучный Тимуров смех. Лук в моих руках ожил, я закрыла глаза, легко натянула тетиву и ощутила где-то на грани реальности, что точка, куда кто-то во мне должен направить стрелу, действительно существует. Тимур протянул мне вторую, третью стрелу — что-то во мне отпустило тетиву, цель поражена; я в этом не сомневалась и поэтому совершенно спокойна. Этеокл зажег светильник, и мы с Тимуром подошли к мишени. Все три стрелы — вместе, одна к другой, — торчат из точки, которую мне следовало поразить.

— Ты ведь знала, что так будет? — спросил Тимур, молча глядя на меня.

— Знала, — тоже взглядом ответила я.

На небосклоне появился край солнца, Этеокл погасил светильник.

— От вас исходит сияние! — шепотом произнес он.

И неожиданно, вопреки ожиданию, пал перед нами ниц, чем привел в смущение нас обоих. Мы бросились поднимать его.

— Не перед вами я склонился, а перед тем, что натягивало тетиву. — Он уже снова стал привычно бесстрастен. — Она сможет так сделать еще раз, сама? — спросил он.

Тимур кивнул.

— И она сможет научить этому Гемона и наших лучников?

— Да, — подтвердил Тимур.

— Ты свободен, можешь возвращаться к себе в страну при условии, что никогда более не вернешься в Грецию.

Тимур поднял на меня глаза, во взгляде его — мука, и я тоже ощутила ее.