Он снял руку с моего плеча, и я, как тысячи раз делала это на дороге, когда меня просили присоединиться к хору плакальщиц, принялась ходить вокруг насыпанного мною же холма. Сначала медленно описывала я круг за кругом, и передо мной были только огромные лица стражников. Они здесь, эти лица, они вокруг меня, — особенно багровым и жалким было лицо десятника. Постепенно лица эти исчезли и я осталась одна, одна из нескончаемого числа женщин, что оплакивают умерших, кого любили.
Не знаю, где я остановилась, я могу только топтаться на месте, плакать и стенать, — одна за множество женщин. Именно к ним я обращала свои крики, которые делались все пронзительнее и пронзительнее… Кажется, нашлись и среди мужчин те, кто поддержал этот слабый гул неповиновения, — в такт крикам они ударяли оружием по своим щитам. Лязг железа взбудоражил меня, и я снова стала кружить вокруг холма, вопли мои звучали все громче и громче — до тех пор, пока я не повалилась на землю, исступленно колотя по ней ногами. Я каталась по песку, билась, визжала — назло Креонту, назло всем… Я исторгала свою фантастическую уверенность, что жить — это радость, что жить — это счастье, и его познали мои братья, и я разделила счастье с ними.
Когда я замолкла, смолкло все. Мне не привиделось это, я ничего не придумала: вокруг меня — ноги, оружие, сандалии — десять стражников, на мгновение разделивших мое несчастье, смотрели на меня.
Попытавшись встать, я смогла только немного проползти, но не надо мне ничьей помощи: я должна быть одна, совершенно одна. Пусть меня рвет, пусть слюна течет изо рта — я не должна сдерживать бури, что сотрясают мое тело.
Будто из другого мира — издалека — донесся строгий голос десятника. «Отойдем, — сказал он, — отвернемся. Ей не убежать…»
Взгляды их перестали тяготить меня, и теперь — в глубине собственного отчаяния, я могла дать своей плоти испражняться и стонать. Когда я немного пришла в себя, оказалось, что я рыдаю, и хорошо, что ни Исмены, ни Зеда со мной нет; хорошо, что я смогла пережить все это одна, в грязи, доведя себя почти до такого же состояния разложения, в каком лежит передо мной Полиник. Мне удалось подняться на ноги, я, как зверь, забросала песком свои испражнения.
Как показаться этим мужчинам такой вонючей, этим мужчинам, которые слышали, что я делала. «Воды, — молю я, — воды…»
Пожилой принес в шлеме воды, он был серьезен и молчал, избегая смотреть в мою сторону. Утолив жажду, я как смогла, вымылась — к счастью, платье оказалось не слишком испачканным.
Стражники сбились в кучу — им стало жаль меня, к тому же их охватил страх оттого, что они не понимают, что со мной делать…
— Раз вы не намерены убивать меня, — произнесла я, приблизившись к ним, — надо взять меня под стражу и обо всем сообщить царю.
Десятник никак не мог понять, имеет ли он право разговаривать со мной, преступницей…
— Как предупредить?
— Отправь посланцем самого быстрого из вас, пусть доложит царю, что какая-то женщина пыталась предать тело Полиника земле, что вы схватили ее прежде, чем она смогла что бы то ни было совершить, и что вы отсылаете ему вашу пленницу.
— А ты?
— Ты велишь связать мне руки, привяжешь к одному из твоих людей, кто и отведет меня в Фивы, где царь вынесет смертный приговор. — Я протянула ему руки: — Быстрее!
Но неотвязная мысль преследует меня:
— Псы… Стервятники… пусть твои люди отгоняют их. Обещаешь?..
Он кивнул и приказал Илиссиному сыну привязать меня к себе, связав мои руки. Один же из его людей, без панциря и оружия, уже бежал в Фивы.
Иссос повел меня в город. Я задыхалась, пот лился ручьем, тело разламывалось после исступленного кружения: плакальщицей я пребывала над телом брата. Меня качало из стороны в сторону. Иссос следовал сзади. В изодранном платье, я была почти голой, он видел, как пот стекает по моей шее, бежит по телу, — запах пота ударял ему в нос. Больше я так не могла и остановилась, Иссос наткнулся на меня.
— Иди впереди, — взмолилась я.
Он не согласился.
— Если бы на моем месте была твоя жена, она попросила бы тебя о том же.
— Она никогда не окажется на твоем месте.
Я решила, что моя просьба ни к чему не привела, но он обошел меня и встал впереди. За широкой его спиной я почувствовала себя в безопасности, и к тому же он заслонил от меня эти ослепительные фиванские укрепления.