Антихрист (СИ)

Старуха нащупала дверную ручку и поспешила уйти, оставив ошеломленного отца в полном одиночестве, где в одной комнате его ждал младенец с числом Зверя на руке, а в другой мертвая жена на окровавленной кровати. В этот момент даже самые малые частицы пыли, которые вечно парят в воздухе застыли в неподвижности, а создавшееся напряжение отдавалось треском в голове Павла Адельгейма. Из ума не выходили слова, вероятно, обезумевшей старухи, к которым нехотя прислушивался мужчина, хотя этого и не хотел.

Павел Адельгейм зашел на кухню, оглядываясь по сторонам в поисках своего ребенка. Искать его долго не пришлось, малыш лежал на пеленке, украшенной вышитой розой на большом обеденном столе, а рядом взгромоздился таз воды, послуживший первой ванной для младенца. Акушерка так и не доделала свое дело, оставив несчастного совсем голым мерзнуть в комнате.

Мальчик покорно лежал на том месте, где его и оставила Настасья, не смея шелохнуться. Понять, что он послужил причиной смерти своей матери ему предстояло еще совсем не скоро, и пока его ничего не беспокоило в этом мире, кроме чувства голода. Но сейчас, и оно ему было неведомо, отчего он, закрыв глаза, погрузился в сон.

Новоиспеченный отец сел рядом на стул, и губы его дрогнули в улыбке. Чувство боли, скорби и радости смешались во едино, а на сердце стало только хуже. Он не знал, что ему делать дальше. Не знал, как обо всем рассказать детям, как жить дальше без своей главной опоры, являющейся его эликсиром счастья даже в самые трудные мгновения и главное, как пережить то гнетущее состояние, от которого хотелось лезть в петлю.

"Ему ведь, наверняка холодно, - подумал Павел Адельгейм, - ведь совсем голенький, что даже кожа сморщилась. А быть может, так и должно быть у новорожденных? Я уже и не припомню, как выглядели мои остальные дети в момент рождения. Странная вещь - эта память! Ведь Божился, что запомню эти минуты навсегда, но ведь нет, почти ничего не помню. Да и какая сейчас разница! В любом случае мальчика надо укутать, вот только бы сообразить, как это делается".

Павел Адельгейм склонился над младенцем. Перед тем, как его завернуть в пеленку, он решил убедиться, что Настасьи просто почудилось. На самом деле, он даже не винил старуху. После того, что произошло могло почудиться и не такое, ведь и самому чуть не снесло голову с плеч от безрассудства.

Но здесь акушерка ни в чем не обманула святого отца - на плече ребенка и правда красовалось число "666". Павел Эдуардович несколько раз моргнул и отпрянул от сына.

"Этого не может быть, вероятно мне привиделось! Наверное, просто родимое пятно такой замысловатой формы, что мерещится всякое. Вот и Настасья, не разобравшись, сразу же убежала".

Однако, сколько бы святой отец не разглядывал плечо сына, стараясь убедить себя в том, что ему просто мнится, ничего не выходило. Уж слишком отчетливо вырисовывалось число Зверя, и было оно явно не родимым пятном, а, как и говорила старуха, скорее давно зажившим шрамом. Но вот только откуда оно могло взяться у только что родившегося ребенка? Этого понять святой отец не мог.

"И что с того, что у него этот шрам? Этакая дивность, всякое может быть, и какое-то число еще ни о чем не говорит. - Отец бережно положил ребенка на расстеленную пеленку и неумело принялся его заворачивать. Пальцы плохо слушались, а сам мужчина боялся разбудить ребенка. - Ты спи, малыш, спи, папочка сейчас тебя запеленает, и тебе будет тепло. Погоди, а как же имя! Господи, совсем вылетело из головы! Нужно же назвать тебя, а как на зло ничего не идет в голову. Быть может, Станислав? Или же Антон. Нет, так нельзя опрометчиво нарекать тебя, ведь с выбранным именем тебе предстоит пройти весь жизненный путь. К этому делу надо подходить серьезно.

Павел Адельгейм уложил кроху в детскую кровать, что находилась в дальней части дома, куда редко кто заходил, а сам сел рядом с задумчивым видом. Брови его сдвинулись чуть ли не в одну, а нижняя губа стала объектом покусывания.

"Что же мне делать? Там, в этой проклятой комнате лежит Мария. Господи, как же тяжело! Я даже не могу заставить себя зайти к ней, мне больно лишь от мысли, что увижу ее тело. Но не может же она лежать там вечно? Конечно нет. Да и не хочу, чтобы утром дети увидели ее мертвой. Пусть запомнят ее живой и лучезарной. - Святой отец крепко сжал кулаки, что ногти впились в кожу. - Как жаль, что я не успел с тобой проститься, дорогая. Мне уже тебя не хватает, даже не могу представить, что будет дальше. Надеюсь, что тебя там будет лучше".

- Надо звонить в скорую помощь. - Сказал вслух Павел Адельгейм и направился в свою спальню, где лежал мобильный.

"Да кого я обманываю! Не может ей быть нигде лучше, кроме как дома среди родных людей. Какое место способно затмить обитель, заполненную детьми и мужем? Рай? Ее рай был здесь, среди нас. А теперь то что, после того как она от нас ушла, и мы перестали быть единым целом, о каком Райе может идти речь? "