Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг

Бывает и так, что корректуры книг не имеют никаких исправлений. Когда мы в библиотеках мира просматривали de visu книги Галилео Галилея, изданные при жизни ученого, нам посчастливилось подержать в руках несколько экземпляров знаменитого «Звездного вестника» 1610 года – самой редкой и самой дорогой книги Галилея. Именно в этом издании впервые была изложена точка зрения Галилея на движение планет вокруг Солнца, где главным доказательством служили вращающиеся вокруг Юпитера спутники, и для наглядности были помещены гравированные рисунки. Но это были не отдельные листы, а гравюры на меди (офортом), которые помещались в тексте книги. Обычно такая практика – печать иллюстраций в текстовой полосе – происходила следующим образом: сперва печатался текст в типографии, а уже после этого листы переносили в специальное помещение, где печатались гравюры (в практике Академической типографии в XVIII веке существовала для этого «фигурная палата» – помещение для печатания «фигур», то есть иллюстраций для книг). И обычно, если в книгу предстояло «впечатывать» иллюстрации, то тираж листов с текстом производился с некоторым запасом. Именно так печатался «Звездный вестник», тираж которого был при издании чуть более ста экземпляров – немудрено, что эта книга считается редчайшей. Но есть и экземпляр, который почему-то остался без иллюстраций, то есть лишь один текст с пустыми местами для гравюр. Он сохраняется в отделе редкой книги Национальной библиотеки в Париже; никаких помет, свидетельств о принадлежности или чего-то подобного на нем нет.

Обычно корректурный экземпляр какой-либо книги всегда интересней тиражного экземпляра, а в ситуации с редкими книгами – в особенности. Но в данном случае налицо парадокс: экземпляр тиражного издания «Звездного вестника» сам по себе настолько редок и дорог, что корректурный экземпляр воспринимается как некоторый «недоделанный», что соответствует истине – в нем отсутствуют изображения, в том числе и спутников Юпитера, которые были предложены Галилеем в доказательство того, что не все небесные тела вращаются вокруг Земли. И хотя это совершенно исключительная ситуация, все-таки она показывает, что не всегда корректура книги, сохранившаяся в единственном экземпляре, оказывается ценнее тиражного экземпляра издания.

Корректурные издания не для продажи

В советской издательской практике существовал феномен корректурного издания, которое печаталось практически как обычная книга, только меньшим тиражом. На титульном листе такой книги было напечатано «Проект», или «Проект. Напечатано для обсуждения», или «Проект. Рассылается по списку. Экземпляр №…». Это не было издание «под грифом», то есть секретное, для служебного пользования, и не следует их между собой путать. Это было именно корректурное издание, но тиражом в 50, 100, 200 экземпляров. Оно печаталось в типографии, имело порой тысячу страниц, было нередко даже переплетено в издательский переплет; порой даже поступало в качестве обязательного экземпляра в государственные библиотеки.

Такая странность, когда огромные средства тратились не просто на оттиск корректур, а на печать целого издания, беспрецедентна. Надо понимать, что набор книг не был дешев, производился не одним бедолагой-верстальщиком (не хочу обидеть представителей этой ныне нередкой профессии; так что вариант – «не одним гением-верстальщиком»), а целым коллективом наборного цеха; и обычно набор, к тому же сложный, оказывался еще более ощутимым для цены книги, когда тираж был небольшим; то есть как и сейчас – не столь дорога бумага для книгопечатания, сколь дорого само изготовление форм для печати; и чем больше тираж – тем меньше себестоимость каждого экземпляра.

В данном же случае издание заведомо не предполагалось пускать в продажу – оно бесплатно рассылалось для консультаций и обсуждения. Откуда такая осмотрительность? Главным образом от всеобщего, поголовного, всепоглощающего страха – основного оружия всех режимов, а советского – в особенности. А всякое издание, особенно претендующее на большой охват аудитории и одновременно фундаментальное, рисковало получить обвинения в «лжеакадемизме», «политической близорукости», «некритическом подходе», «пресмыкательстве перед иностранщиной» и тому подобном – как и бывало многократно, вплоть до принятия специальных постановлений партии и правительства. И временами страх получить выговор или вовсе лишиться работы был так велик, что приходилось дуть на воду. Целые редакции, научные коллективы и даже Президиум Академии наук СССР боялись выпустить в свет какую-то книгу, почему предварительно и издавали ее в нескольких десятках или сотнях экземпляров для обсуждения.