Не менее привлекательными с декоративной стороны, но столь же недостаточно ценимыми в XX веке являются переплеты, одетые в лоскуты набивной ткани. Подобно тому как в XV–XVII веках на переплет книг пускались листы древних рукописей (которые ныне порой много более ценны, чем вся переплетенная книга), так и в XX веке в России получило распространение облачение книг в набивные ткани. Причина была той же, что и в Средние века, когда «ненужный» кодекс разбирался полистно, заменяя собой дорогостоящий пергамен; то есть неупотребляемая ткань, которая заодно была и привлекательной декоративно, применялась для переплета книг, заменяя собой недоступные в годы первых (да и не только первых) лет советской власти переплетные кожи. Иногда встречались случаи, когда переплет из набивного льна заведомо предполагался в качестве издательского – таковы переплеты сборника сказок Е. Озаровской «Пятиречие», изданного в Ленинграде в 1931 году. Но намного чаще такие переплеты делались мастерами самостоятельно; нередко заказчик сам приберегал замечательную рисунком ткань для переплетов. Именно поэтому русские набивные ткани XVIII–XIX веков, которые сохранились только в музеях, могут быть встречены и на книжных переплетах, притом собирание таковых доставит много удовольствия истинному ценителю.
Конечно, бывают и совершенно исключительные материалы для книжных переплетов. Если оставить в стороне изыски нацистского типа, то ценны переплеты, крышки которых выполнены в технике лаковой миниатюры, что было распространено на мусульманском Востоке, а в русской традиции – исключительная редкость. Некоторое подобие такого переплета, уже исполненного полиграфически, представляет собой переплет «Слова о полку Игореве» в издании Academia с рисунками Ивана Голикова (в двух вариантах – коричневого лака и черного, последний и реже, и дороже).
Если же вспомнить самый необыкновенный по материалам переплет, который встречался нам на нашем пути, – то был особый экземпляр уже упоминавшегося альбома «Качественная сталь СССР» в переплете, соответственно, из стали. Качественной. Это была нержавеющая сталь, а нижняя крышка переплета была одного листа с корешком, то есть сгиб металла приходился на угол корешка и нижней крышки, а верхняя крышка открывалась на петельном соединении.
Переплетчики
Поговорим о тех переплетных мастерах, которые выделяются своим творчеством на общем фоне и, соответственно, произведения которых сами по себе есть предмет библиофильского слюноотделения. Важное обстоятельство в контексте этой темы, что переплет для твердой уверенности в авторстве не просто должен быть в стиле такого-то мастера или с неприятным ароматом другого. Требуется, чтобы переплет был подписан этим мастером, то бишь имел ярлык переплетчика на форзаце, а еще лучше – вытисненное имя мастера на поверхности самого переплета. Когда подписи нет, но переплет выдается за произведение конкретного переплетчика, уже потребуется доказательство таких притязаний, то есть наличие в наследии этого переплетчика аналогичных подписных переплетов. Иначе мы можем сказать лишь то, что переплет сделан в стиле такого-то переплетного мастера, что, впрочем, тоже неплохо. Последние лет тридцать мы с коллегой собирали произведения русского переплетного искусства, и тема эта нами была хорошо изучена как с научной, так и с практической точки зрения.
Подписные произведения переплетных мастеров XVIII века, работавших в России, практически не встречаются на антикварном рынке; для своих академических целей мы некогда разыскали несколько образцов в государственных собраниях, чтобы понимать их индивидуальные особенности. Но что касается пополнения собственного собрания, сколько мы в свое время ни искали, ни одного переплета Луи Фоконье, который работал в Петербурге на закате екатерининской эпохи, приобрести не сумели; то же касается произведений других именитых переплетчиков 1790‐х годов – Фредрика Рееба или Эрика Бакмана. Однако нам посчастливилось пополнить свое собрание подписным переплетом работавшего в Петербурге в XVIII веке Иоганна Валенберга, а также замечательными образцами придворных переплетчиков Екатерины II Андреаса Томаса и Вильгельма Кондрата Миллера. Все это были редкие удачи.
Помнится, в начале 1990‐х годов автор этих строк участвовал в подготовке выставки «Переплет и суперэкслибрис из коллекции П. С. Романова»; так вот, у покойного Петра Степановича был подписной переплет мастера Гегера (Hoeger), работавшего на рубеже XVIII–XIX веков для графов Шереметевых (почему несколько его произведений и сохраняются ныне в музее «Останкино»). Больше мы подобных экземпляров в частных руках не встречали. Впрочем, до выхода в 2021 году нашего «Музея книги» о русских мастерах XVIII века вообще мало что можно было узнать, и весьма вероятно, что все перечисленные выше фамилии читатель услышал впервые.