Антикварное золото

Очки с него слетели, и, когда он встал, протирая глаза и щурясь от яркого света, увеселение было уже в самом разгаре. Часть сарая снесло ко всем чертям; разбросанные взрывом гнилые доски, дымясь, валялись повсюду, а некоторые покачивались на волнах, уносимые быстрым течением. Уцелевшая часть строения, в данный момент более всего напоминавшая разоренный молодецким ударом ноги муравейник, явно колебалась, не зная, завалиться ей сразу или немного подождать и сгореть дотла, сохраняя вертикальное положение. Огонь лизал сухие, как порох, доски, буквально на глазах набирая силу, и Сиверов понял, что, если он хочет что-нибудь спасти из огня, делать это нужно без промедления, пока не поздно.

По берегу металась охваченная пламенем фигура. С учетом всех обстоятельств Глеб не был склонен к проявлениям милосердия, но, сгорая заживо, Медведь истошно кричал. Ослепленный пламенем, он искал и все никак не мог найти воду, то приближаясь к ней на расстояние полушага, то снова убредая прочь от спасительной береговой линии. Сиверов поморщился и поднял руку с пистолетом. «Стечкин» коротко бахнул, горящая фигура споткнулась, упала, дернулась разок-другой и неподвижно распласталась на песке у самой воды.

Внутри сарая было жарко и становилось жарче с каждой секундой. Войдя туда, Глеб с первого взгляда заметил все: и отброшенный взрывом латунный смеситель автогена с дымящимися обрывками шлангов, и установленную на чудом уцелевшем шатком верстаке глубокую керамическую емкость, и даже ножовку по металлу, полотно которой отливало непривычным желтоватым блеском.

Все еще надеясь на чудо, он подошел к верстаку и заглянул в емкость. Она была пуста, лишь на ее шершавом, пористом краю поблескивал забытый второпях неровный округлый комочек. Все было кончено, и все было напрасно, и уже ничего нельзя было исправить. Сам не зная, зачем это делает, Глеб подковырнул комочек ногтем, отделил его от шершавой поверхности сосуда, подбросил на ладони, ощутив его приятную увесистость, и опустил в карман джинсов.

Слева раздался шорох. За спиной гудело и трещало набирающее силу пламя, с потолка то и дело падали охваченные пламенем доски, но ухо Слепого мгновенно выделило этот тихий шорох из какофонии ширящегося пожара. Глеб резко присел, и предназначавшаяся ему пуля пролетела мимо.

Стрелок лежал у стены, которая из-за многочисленных пулевых пробоин напоминала карту звездного неба. Он лежал скорчившись, так что было не разобрать, куда именно его ранило. Зацепило его, однако, основательно, о чем свидетельствовала растекшаяся по земляному полу лужа крови. Сжимавшая пистолет рука была словно одета в лакированную красную перчатку и так тряслась, что Глеб усомнился, сумеет ли этот тип попасть с двух метров в трехстворчатый шкаф.

— Все, — сказал ему Глеб. — Отгуляли, пацаны. Золото где?

— Хрен тебе… а не золото, — с трудом выдавил из себя Злой.

— Ну и ладно, — сказал Сиверов и повернулся, чтобы уйти.

— Стой! Ты кто?

— Я — злой, — не кривя душой, ответил Глеб.

— Чего? — Злой нашел в себе силы оценить его юмор. — Врешь, падло. Это я — Злой.

— Я все равно злее. Где золото?

— В машине. В… багажнике. В запаске. Не бросай… тут. Огонь… заживо…

Какую-то долю секунды Сиверов колебался, уговаривая себя, что спалить этого подонка заживо было бы справедливо, а потом все-таки спустил курок.

— Немотивированная жестокость, — произнес он вслух, выходя из оранжево-дымного, смрадного и нестерпимо горячего полумрака на солнечный свет.

Охваченный пламенем лодочный сарай у него за спиной завалился с грохотом и треском, вместе с черным дымом взметнув в бледно-голубое небо тучу бледных при дневном свете искр.

Глава 21

Говорить Глебу не хотелось, и он немного помедлил, хотя и видел, что Ирина Константиновна давно уже все поняла и без его объяснений. Сквозь планки вертикальных жалюзи, которыми была занавешена стеклянная витрина кафе, была видна часть шумной центральной улицы. Моросил теплый грибной дождь, в разрывах туч сверкало солнце, а под дождем мокла красная спортивная машина Андроновой, припаркованная, по обыкновению, в неположенном месте.

— Вы забыли опустить верх, — сказал он, — а на улице дождик.

— Какой еще верх? — рассеянно переспросила искусствовед. — Ах, верх… О чем вы, ей-богу? Продолжайте, прошу вас!

— Ну, что же… — Глеб пригубил принесенный немолодой усталой официанткой кофе, не почувствовал никакого вкуса и продолжил: — В общем, я опоздал. Пожалуй, я опоздал уже тогда, когда клад Приама попал в руки этой парочке. Удивительно, что они не сделали этого сразу.

— Чего? — резко спросила Ирина, делая очередную глубокую, на полсигареты, затяжку.