Анастасия Дубинина

Антиохийский священник

(история про чудо)

«Бартелеми умер несколько дней спустя, и многие говорили, что поскольку до ордалии он был совершенно здоров и полон жизни, столь стремительная кончина была следствием испытания и свидетельствовала, что он был защитником обмана, раз нашел погибель в огне. Другие же, напротив, говорят, что он вышел из костра целым и невредимым, избегнув действия огня, и толпа, в благочестивом исступлении бросившись на него, так напирала и давила, что это было единственной и истинной причиной его смерти. Таким образом, этот вопрос так и не был до конца разрешен и остается покрыт великой тайной.»

Гийом Тирский, «Historia rerum transmarinum»[1]

.

«С франками был монах, которого они слушали. Он сказал им: „У Христа, мир да будет над ним, было копье, которое закопали в Антиохии. Если найдете его, то победите, а если не найдете — то это верная гибель“. А до этого он зарыл копье в одном месте и заровнял все следы.»

Ибн Аль-Асир, «Полный свод всеобщей истории».

1. О графе Раймоне Тулузском, четвертом в своей династии, сеньоре антиохийского священника

…Кто не знает, что Боэмону Тарентскому нет равных в христианском войске? Всем хорош мессир Боэмон, сицилийский правитель; даже византийская принцесса не устояла перед его суровым обаянием, описала с восторгом его мужественную красоту, признав его уступающим лишь одному императору «по своей судьбе, красноречию и другим дарам природы». И в самом деле, ростом мессир Боэмон превосходит любого другого вождя франков, волосы у него светло-рыжие, как огонь, а взгляд — бледно-голубой, как выцветшее от жары палестинское небо — мало кто может выдержать глаза в глаза. И хитер мессир Боэмон, как новый Улисс, Улисс латинян; без него не было бы у франков Антиохии! Куда уж Раймону Сен-Жиллю с ним равняться, сказал бы кто угодно, заглянув на баронский совет, увидев, как возвышается князь Боэмон Тарентский на целую голову над своим противником.

Раймон де Сен-Жилль ростом невысок, кожей смугл, да и сед изрядно. Правда, поседела голова тулузского графа не от страхов и тревог — от времени, ведь больше ему, чем полвека. Другой кто в такие годы уже и в седло не станет подниматься — старость многое извиняет.

А поседел Раймон неравномерно — не в пегий однородный цвет, как серый волк, а прядями: перемежаются черные локоны с белоснежными, прямые, жесткие, постриженные до ушей. И не терял граф волос с течением лет, как иные старики — нет, черная грива у него густая, блестящая, а борода, может, была бы еще гуще, если бы не прошлась по его подбородку бритва лучше любой извести. Как ни смешно это многим северянам, бреет провансалец бороду почти что каждые три-дни; даже и при осаде Антиохии, когда воду и баронам выдавали едва ли не по капле, и половина войска Раймонова лежала в лихорадке — не забывал он следить за своей бородой.

Да, невысок он, и в плечах не раздался — можно сказать, хрупок старый тулузский граф. Внешность его легко обманет любого, не видевшего Раймона в битве — где косит меч потомка Фределона неверных, как выгоревшую летнюю траву. И те, кто видел на деле и Боэмона, и Раймона — сразу укажут, кому из них двоих надлежит доверять.