Читаем Антишахматы. Записки злодея. Возвращение невозвращенца полностью

Наверное, не будет преувеличением сказать, что статья В. Севастьянова, которую цитирует в своей книге Каспаров,— тоже «памятник старому режиму». Даже при том, что в «Литературке» было напечатано отнюдь не всё произведение нынешнего народного депутата России, не изменившего большевистским принципам и после августовского путча 1991 года. Авторский оригинал, представленный в свое время Виталием Ивановичем в издательство «Физкультура и спорт» в качестве предисловия к сборнику «Мерано-81», позволяет восполнить этот досадный пробел (в приводимых фрагментах статьи «выпавшие» из газетной публикации места выделены курсивом).

Виталий СЕВАСТЬЯНОВ КАРПОВ, КАКИМ МЫ ЕГО ЛЮБИМ

...Сейчас, когда результат матча известен,— о чем, собственно, говорить? Михаил Таль даже пошутил, что счетом-то Корчной может быть доволен больше, чем Карпов. Получил-таки с превеликим трудом два очка. В шутке сей немалая доля правды.

Но сам Карпов о своем сопернике отозвался так: «Упрямый, опасный, трудный противник, имеющий огромный практический опыт...» Положение отягощалось и тем, что Корчной — бывший советский гроссмейстер.

Что же толкнуло его на путь измены? Совершенно убежден: постепенная деградация личности, непомерное развитие таких черт характера, как тщеславие, зависть, жадность. Именно тщеславие помешало ему объективно оценить итоги матча с Карповым 1974 года и воздать должное своему победителю. Напротив, причины своего поражения он стал искать в чем угодно, только не в собственной игре, отсюда и его бегство, подогреваемое к тому же расчетами на получение крупного барыша.

Так в жизнь шахмат ворвался антисоветизм — чего раньше не было, ибо Корчной не мог не понимать, что его существование на Западе возможно лишь при условии единения с самыми бешеными мракобесами современной эпохи. Да какое там единение — в услужение пришлось пойти: Корчной готов был и на это.

Недавно вышла на Западе его книга «Антишахматы» (характерное, однако, название). Книга, кстати, удивительно глупая, написанная несусветно плохо, даже для столь поверхностного и пустого человека, как Корчной. Автор захлебывается от клокочущей в нем ненависти, слюни брызжут во все стороны,

ни одной связной мысли, только выкрики, пошлые историйки и анекдотцы и, конечно же, клевета, клевета, клевета. Что-нибудь от нее да останется? Останется, пожалуй. Сам автор, наизголявшийся в своем неординарном, даже для Запада, стриптизе. Хорошенькая получилась фигурка. Естественно, что и предисловие к такой книге написал небезызвестный отщепенец, выдворенный из Советского Союза, уголовник Буковский. Сей подонок откровенно заявил, что Запад обязан помогать Корчному, так как Карпов — член ЦК ВЛКСМ, идол советской молодежи. Ну, что касается понятия «идол», очевидно, оно не из нашего лексикона. Но смысл ясен: Корчному надо помогать потому, что для СССР это — вредно, для советского народа — плохо.

Перед началом матча было опубликовано так называемое «открытое» письмо, которое вместе с Буковским подписали еще несколько таких же «уважаемых лиц» — Иосиф Бродский, Наталья Горбаневская, Гинзбург (Александр.— Ред.), Эдуард Кузнецов, Эрнст Неизвестный,— провозгласивших Корчного знаменем в их борьбе с коммунистической идеологией. Вот так — ни больше, ни меньше.

А нынешнее окружение Корчного? Пришельцами назвала их югославская газета «Политика» — «пришельцами, которые после того, как сбежали из своего мира, бегут и сами от себя».

Вот один из них — Штейн (автор приведенных выше статьи «Кентавровы шахматы» и «Открытого письма А. Карпову».— Ред.). Откровенный сионист, сбежавший из Польши, ныне гражданин США, сотрудник «Голоса Америки» и ряда антисоветских журналов, Штейн выступал в команде Корчного в роли пресс-атташе. В Мерано он специально подошел ко мне, чтобы демонстративно заявить, что он готов хоть завтра лететь в Москву с автоматом и стрелять там во всех, кто ему попадется, начиная от Красной площади и до МГУ. Вот она, человеконенавистническая суть антисоветизма!

Этот ярый враг (да и Корчной тоже) разгуливал во время матча со значком польского так называемого профобъединения «Солидарность». Тоже характерная деталь!

Или мадам Петра Лееверик, бывшая шпионка, ныне подруга жизни Корчного. В Багио она прославилась разве что непотребными скандалами. В штабе Корчного на сей раз она была лишена власти: сообразили, что фигура эта — увы! — одиозна. Предполагаю, что сцена безудержной якобы ярости Корчного, прорвавшейся в нецензурной брани, была отрежиссирована (заранее!) именно ею.

Среди тренеров-консультантов — тоже беглецы: Альбурт (гроссмейстер, многократный чемпион США; автор приведенной выше статьи «Поцелуй вождя».— Ред.), Гутман, Иванов, Шамкович... Короче, как считали древние, подобное тянется к подобному. Поражение Корчного явилось и их поражением — духовным, моральным, политическим. И, безусловно, закономерным.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России
Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России

Споры об адмирале Колчаке не утихают вот уже почти столетие – одни утверждают, что он был выдающимся флотоводцем, ученым-океанографом и полярным исследователем, другие столь же упорно называют его предателем, завербованным британской разведкой и проводившим «белый террор» против мирного гражданского населения.В этой книге известный историк Белого движения, доктор исторических наук, профессор МГПУ, развенчивает как устоявшиеся мифы, домыслы, так и откровенные фальсификации о Верховном правителе Российского государства, отвечая на самые сложные и спорные вопросы. Как произошел переворот 18 ноября 1918 года в Омске, после которого военный и морской министр Колчак стал не только Верховным главнокомандующим Русской армией, но и Верховным правителем? Обладало ли его правительство легальным статусом государственной власти? Какова была репрессивная политика колчаковских властей и как подавлялись восстания против Колчака? Как определялось «военное положение» в условиях Гражданской войны? Как следует классифицировать «преступления против мира и человечности» и «военные преступления» при оценке действий Белого движения? Наконец, имел ли право Иркутский ревком без суда расстрелять Колчака и есть ли основания для посмертной реабилитации Адмирала?

Василий Жанович Цветков

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза