Антоний и Клеопатра

Октавиан, я уверен, ты не хочешь больше проливать римскую кровь, а судя по тому, как ты обходишься с армией моей супруги, ты не желаешь смерти и египтянам.

Я полагаю, мой старший сын застанет тебя в Мемфисе. Он везет это письмо, поскольку я уверен, в этом случае оно ляжет на твой стол, а не на стол какого-нибудь легата. Мальчик очень хотел быть полезным, и я с радостью позволил ему оказать мне эту услугу.

Не стоит продолжать этот фарс. Я признаю, что в этой войне, если ее можно так назвать, агрессором был я. Да, Марку Антонию не удалось ярко блеснуть, и теперь он хочет все закончить.

Если ты позволишь царице Клеопатре управлять ее царством как фараону и царице, я упаду на меч. Хороший конец жалкой борьбы. Пошли свой ответ с моим сыном. Я буду ждать ответа три рыночных интервала. Если к тому времени известий не будет, я пойму, что ты мне отказал.

Три рыночных интервала миновали, но ответа от Октавиана не пришло. Антония беспокоило, что его сын не вернулся, но он решил, что Октавиан задержит мальчика до своей полной победы. Что делают потом с сыновьями тех, кто занесен в проскрипционные списки? Обычно их удел – изгнание. Но Антилл много лет жил у Октавии. Ее брат не прогонит ее пасынка. И не откажет ему в доходе, чтобы сын Антония мог достойно жить.

– Ты действительно думаешь, что Октавиан примет условия, которые ты выдвинул в письме? – спросила Клеопатра.

Она не видела письма и не просила показать его ей. Новая Клеопатра понимала, что дела мужчин касаются лишь мужчин.

– Думаю, что не примет, – ответил Антоний, пожав плечами. – Хоть бы Антилл дал мне знать.

Как сказать ему, что мальчик мертв? Октавиан не хочет договариваться, ему нужны сокровища Птолемеев. Знает ли он, где их найти? Нет, конечно. Поэтому он выкопает в песке Египта больше дыр, чем звезд на небе. А Антилл? Живой, он может создать проблемы. Шестнадцатилетние мальчишки – как ртуть, и хитрые. Октавиан не будет рисковать и сохранять ему жизнь, опасаясь, что он убежит и сообщит отцу его диспозиции. Да, Антилл мертв. Имеет ли значение, скажет она об этом его отцу или промолчит? Нет, не имеет. Поэтому она не станет взваливать еще и эту горестную ношу на его и без того слабые плечи. (О боги, неужели она подумала так о Марке Антонии?)

Вместо этого она заговорила о другом юноше – Цезарионе.

– Антоний, у нас, наверное, есть еще три рыночных интервала до прихода Октавиана в Александрию. Я думаю, что где-нибудь поблизости от города ты дашь ему бой, да?

Он пожал плечами:

– Солдаты этого хотят, поэтому – да.

– Нельзя позволять Цезариону участвовать в сражении.

– Боишься, что его убьют?

– Да. Я совершенно уверена, что Октавиан не позволит мне править Египтом, но и Цезариону он тоже не позволит. Я должна отправить его в Индию или на Тапробану, прежде чем Октавиан начнет охотиться за ним. У меня есть пятьдесят надежных людей и небольшой быстроходный флот в Беренике. Каэм дал моим слугам достаточно золота, чтобы обеспечить Цезариона. Когда он станет взрослым мужчиной, он сможет возвратиться.

Антоний внимательно смотрел на нее, хмуря лоб. Цезарион, всегда Цезарион! Но она была права. Если он останется, Октавиан выследит его и убьет. Обязательно убьет. Ни один соперник, так похожий на Цезаря, как этот египетский сын, не должен жить.

– Что требуется от меня? – спросил он.

– Поддержка, когда я скажу ему об этом. Он не захочет уезжать.

– Не захочет, но должен. Да, я поддержу тебя.

Они оба удивились, когда Цезарион сразу согласился.

– Мама, Антоний, я понимаю вас. – Голубые глаза его расширились. – Кто-то из нас должен жить, но никому из нас жить не позволят. Если я пробуду в Индии лет десять, Октавиан оставит Египет в покое. Как провинцию, а не как царство-клиент. Но если люди Нила будут знать, что фараон жив, они обрадуются, когда я вернусь. – Глаза его наполнились слезами. – О мама, мама! Никогда больше я не увижу тебя! Я должен ехать, но не могу. Ты будешь идти в триумфальном шествии Октавиана, а потом тебя задушат. Не могу я уехать!