Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Накануне свадьбы в доме невесты идут разного рода приготовления: родители позывают своих родных, а невеста устраивает в другой избе свой вечер, на который приглашает всех девушек-подруг. Посередине избы ставят стол, который покрывается столешником, а на столе ставится убранная утром елка, около стола ставятся скамейки, – одну половину коих занимают девушки, а в середине их невеста; другая же не занятая половина скамеек предназначается парням, приезжающим с женихом. У невесты есть своя закуска и водка, но на стол не ставится, потому что жених обязан привести свою закуску, а также лакомства для угощения девушек. <…> Часа в 3–4 пополудни приезжают гости с женихом и с парнями. Число людей, приезжающих на девичник, простирается от 10 до 25 человек… По приезде их сажают за стол и угощают со стороны невесты – справляется девичник; а потом садятся все родные невесты, и их угощают со стороны жениха, – справляется мальчишник

. <…> В другой избе у жениха и невесты идет своя беседа. Там девушки и парни уже успели ознакомиться и устроили разного рода игры, – пение и пляску под звуки гармонии. <…> По окончании девичника и мальчишника

начинается благословение образом жениха и невесты. [140]

Отголоски древнего свадебного чина конюшего

В начале 1925 г. Есенин не предполагал жениться еще раз. В письме к Н. К. Вержбицкому из Батума 26 января 1925 г. Есенин сообщал: «Завел новый роман, а женщину с кошкой не вижу второй месяц. Послал ее к черту. Да и вообще с женитьбой я просто дурака валял. Я в эти оглобли не коренник. Лучше так, сбоку, пристяжным. И простору больше, и хомут не трет, и кнут реже достает» (VI, 199. № 198).

Конечно, Есенин сравнивал положение супруга и холостяка с разной ролью запряженных лошадей, намекая на этимологию “двое в одной упряжке”. Современница поэта М. В. Волошина (Сабашникова) в книге воспоминаний о своей молодости «Зеленая Змея» (1968) описала подобную упряжку: «Средняя лошадь запряжки – “коренник” – бежит рысью, на пестро размалеванной дуге над его головой – колокольчик. Боковые лошадки – “пристяжки” – галопируя, натягивают постромки, сгибая шею наружу, что придает запряжке сходство с летящей птицей». [141] Современник и земляк Есенина по Рязанщине сообщал о «коренной» – главной лошади в парной упряжке, причем применительно к свадебному транспорту (хотя это необязательно): «Если две лошади впряжены, то справа – коренная с дугой и колокольцем под дугой, слева – пристяжная без дуги, только с погремками (бубенцами) на ожерёлке (ожерёлок – “ошейник”)». [142] Согласно этимологии, «супруг(и)» – это «супружеская пара, муж и жена», «упряжка», происходит от *prengon (ср. «прягу»). [143] Однако в рязанской свадьбе XIX–XX веков жених с невестой ехали на гужевом транспорте, то есть на запряженной лошадьми повозке – санях или телеге, а дружка скакал верхом на коне, сопровождая их; остальные участники «свадебного поезда» также передвигались в повозках или верхом (мужчины). Так что гипотетически возможна такая ассоциация, когда Есенин мог себя примеривать на роль дружки, но не был согласен стать женихом. (Заметим, что образ дружки верхом на коне сформировался на сравнительно позднем историческом этапе развития свадебного обряда: в XVI–XVII веках наделенного большими полномочиями дружки-всадника еще не было, его роль выглядела куда более скромно. [144] ) Кроме того, есенинская фраза «Я в эти оглобли не коренник» ассоциативно соотносится с народной рязанской свадебной терминологией в женской ее части. На разных этапах обряда свадьбы звучали именования: девушка – просватанная, коренная – пропитая – невеста – новобрачная – молодая, молодка. [145]