Анжелика, как была, прямо в праздничном платье упала на постель, стянув только чулки и туфли. Ее ноги опухли и сильно болели после безумной беготни по городским улицам с де Лозеном. Мысли все время путались и куда-то ускользали. «Я подумаю обо всем завтра», — сказала она себе и забылась тяжелым сном.
Ее разбудил крик с улицы:
— Гаспаша! Гаспаша!..
Над городскими крышами плыла полная луна. Со стороны порта и с главной площади все еще доносились радостные возгласы и песни, но в этой части города было тихо, почти все жители спали, сраженные усталостью.
Анжелика выскочила на балкон и увидела Куасси-Ба, стоящего в полосе лунного света.
— Гаспаша!.. Гаспаша!..
— Подожди, я сейчас тебе открою.
Босая, она бегом спустилась вниз, зажгла свечу и повернула ключ в замочной скважине.
Мавр тотчас одним ловким движением проскользнул внутрь. Его глаза странно блестели. Он дрожал, словно от ужаса.
— Откуда ты?
— Оттуда, — Куасси-Ба неопределенно махнул рукой. — Мне нужна лошадь. Скорее дайте мне лошадь!
Он по-звериному оскалился.
— На хозяина напали, — прошептал он, — а у меня не было с собой большой сабли. Ох, почему я не взял сегодня большую саблю!
— Как напали, Куасси-Ба? Кто напал?
— Не знаю, гаспаша. Откуда мне знать, бедному рабу? Паж принес записку. Хозяин пошел куда-то. Я следом. А во дворе того дома людей почти не было, только карета с черными занавесками. Из нее выскочили мужчины и окружили моего сеньора. Хозяин вытащил шпагу, но врагов становилось все больше. Они схватили его. Бросили в карету. Я прицепился сзади, но два лакея взобрались на ось и били меня, пока я не упал, но одного из них я тоже свалил и задушил.
— Ты его задушил?
— Своими руками, вот так, — сказал он, открывая и закрывая розовые ладони, точно тиски. И я побежал по дороге. Было ужасно жарко, и я так хотел пить, что язык стал больше головы.
— Иди попей, потом расскажешь.
Анжелика прошла за ним к конюшне, где мавр схватил ведро с водой и долго, жадно пил.
— Сейчас, — сказал он, вытирая толстые губы, — я возьму лошадь и помчусь за ними. Я их всех зарублю моей большой саблей.
Разворошив сено, Куасси-Ба вытащил оттуда свой нехитрый скарб и кривую саблю. Пока мавр снимал с себя разодранный в клочья, испачканный в пыли атласный наряд и надевал простую ливрею, Анжелика, стиснув зубы, отвязала и вывела из стойла его лошадь. Соломинки ранили ее босые ноги, но графиня де Пейрак не замечала этого. Она словно очутилась в кошмарном сне, мучительно длинном, который никак не кончался…
Как будто она бежала к мужу, протягивала к нему руки, но понимала, что никогда не сможет его догнать, никогда…
Анжелика смотрела вслед черному всаднику. Подкованная лошадь копытами выбивала искры из круглых булыжников мостовой. Постепенно топот копыт затих, и на смену ему пришел чистый колокольный звон, призывающий христиан к заутрене, чтобы вознести благодарственный молебен. Забрезжил прозрачный рассвет.
Королевская брачная ночь подошла к концу. Инфанта Мария-Терезия стала королевой Франции.
Наступило десятое июня. Утром в опочивальню молодой королевы явилась свита, чтобы сопроводить ее к мессе, после которой Мария-Терезия отправилась на прогулку с королевой-матерью и королем. Людовик пребывал в превосходнейшем настроении. Он шутил, смеялся, был нежен с молодой женой и оказывал ей знаки внимания, на которые было приятно смотреть. И все же в воздухе витало какое-то скрытое напряжение.
Поутру король объявил супруге о своем окончательном решении: она должна расстаться с испанской главной камер-дамой, поскольку ее присутствие нарушает установленный при французском дворе обычай, согласно которому эту должность может занимать лишь дама из французской знати.
Несмотря на то что молодая королева была влюблена в своего блистательного супруга, и ее сердце покорил оказанный французским двором любезный прием, новость стала для нее тяжким ударом. Она снова и снова повторяла, что ее обещали не разлучать с любимой
Как ни старались сохранить протест молодой королевы в тайне, слухи о сказанных ею словах вскоре распространились среди придворных, и те с интересом ожидали, примет ли она решение Людовика с той же кротостью и покорностью, которые выказывала до сих пор. Мария-Терезия ответила королю, что отныне воля царственного супруга для нее закон, что она оставила нежно любимого отца, родину и все самое дорогое, все, к чему она была привязана, чтобы полностью отдать себя ему. Она согласилась на это с радостью, но теперь молит супруга оказать ей взамен незначительную милость — позволить всегда находиться рядом. Если Его Величество тоже покинет ее, разочарованию Марии-Терезии не будет предела.
Неудивительно, что польщенный Людовик тотчас выразил готовность оказать супруге эту милость. Он позвал главного квартирмейстера двора и приказал ему «никогда не разлучать короля с королевой во время путешествия в Париж, какими бы крохотными ни были дома, в которых им придется останавливаться».