Анжелика. Королевские празднества

Кардинал старался угодить вкусам инфанты. Помимо драгоценных камней, он отправил королеве роскошную посуду: золотые столовые приборы, тарелки, блюда, миски, а также три кареты, упряжь и шестерку лошадей для каждой.

Анжелика не смогла устоять перед искушением взглянуть на подарки королевы и окунуться в водоворот восхитительного, пьянящего изобилия. При виде сказочных даров толпу охватил безумный восторг, но справедливости ради следовало признать, что при их совершенстве и утонченной элегантности здесь было от чего потерять голову.

Первая карета была обита алым бархатом и украшена золотым шитьем. В нее были впряжены шесть буланых коней, доставленных из Московии. Вторая — зеленого бархата с серебряной вышивкой и к ней шестерка лошадей из Индии, по мнению многих — необыкновенно красивого цвета и стати. Третья…

Увлеченно рассматривая роскошные экипажи, Анжелика, не переставая, надеялась, что вот сейчас, среди этого радостного хаоса появятся Жоффрей и Куасси-Ба. Вот уже два дня от них не было никаких известий.

К этому времени прибыли четыре повозки и двадцать четыре мула в богатой сбруе с нарядами и личными вещами молодой королевы. Обоз сопровождал в Сен-Жан-де-Люз королевский дворецкий и хранитель драгоценностей граф де Реал Мануэль Мунос-и-Габон с двумя помощниками. Ранее испанцам пришлось стать свидетелями решительных возражений королевы, огорченной потерей привычной свиты и «вещей, принадлежащих ей с детства», эмоциональную ценность которых в глазах Марии-Терезии не могли возместить никакие подарки, будь то даже прекраснейшие в мире бриллианты.

Оставалось уповать, что привезенных вещей окажется достаточно, чтобы приободрить ее и развеять грусть, навеянную воспоминаниями о прошлом. Двадцать четыре мула, торжественно цокая копытами, прошли по городу, наполнив улицы мерным перезвоном колокольчиков.

* * *

Тринадцатого июня кардинал в последний раз отправился на Фазаний остров, который позднее войдет в историю как Остров Переговоров или Остров Клятв. Он пробыл там три часа, но ни один хроникер не упоминает, зачем Мазарини туда ездил и с кем встречался. Возможно, он в одиночестве вспоминал о том, как почти два года вел здесь мирные переговоры.

Уже начали разбирать временный дворец, воздвигнутый и украшенный по случаю предстоящих торжеств распорядителем испанского короля, доном Диего Веласкесом, который простудился и умер через несколько месяцев после свадьбы Людовика XIV.

Исчезли ковры и гобелены, картины и мебель.

Как только прошли последние мулы королевского обоза, разобрали опоры временных мостов. Под грохот снимаемых и увозимых досок постепенно возрождалась прежняя водная граница.

Оглядывая места, где в воздухе витали воспоминания недавних побед, Мазарини вспоминал о том теперь уже далеком времени, когда, казалось, все было потеряно. Изгнанный в далекий Кёльн, он оттуда наставлял королеву-регентшу, вселяя в беспечную от природы женщину удивительное мужество. Она высоко держала голову и достойно сопротивлялась стае оскалившихся волков, шакалов и стервятников. Она ждала его — любимого и любящего ее мужчину, черпая в ожидании силы, чтобы бороться, и радость, чтобы жить. Он вставал стеной между ней и ее врагами, вел бесконечные переговоры, сносил любые оскорбления. Наконец враги выдохлись, и тогда Мазарини сокрушил их — одного за другим.

Ненависть переполняла всех. Не найдя ничего лучше, народ, парламент, герцоги и даже принцы сплотились против кардинала. И тогда Мазарини исчез, чего от итальянца никак не ожидали. Исчезновение — не бегство. Он лишь отступил на время. Покидая страну, Мазарини выпустил на свободу гаврских заключенных: Конде, Лонгвиля и Конти, позволив им ввергнуть страну в хаос[187].

Быть может, именно в последний день пребывания на Фазаньем острове, когда Мазарини воскрешал в памяти статьи мирного договора, согласно которым Франция без единого выстрела, ловкостью, уверенностью, хитростью и тонким расчетом расширила границы королевства, и зародилась в его голове заманчивая идея.

Там, далеко на севере, у границы с испанскими Нидерландами находились цветущие равнины Артуа, откуда враг некогда вторгся во Францию и серьезно угрожал Парижу. На юге, у восточного подножия Пиренейских гор, расположилась Сердань — часть Каталонии, входившей в состав королевства Арагон и стремившейся обрести независимость от испанской короны.

Верхняя Сердань[188], лежащая с французской стороны Пиренеев, с наполненными солнечным светом долинами между неприступными горами и полями пшеницы в предгорьях. Руссильон, с его реками, несущими игривые воды к Средиземному морю, колыбели великих цивилизаций и извечной арене многочисленных битв и противостояний. Сам Руссильон когда-то входил в состав французского королевства. Сегодня его судьба была решена окончательно.