На одной из них был изображен мальчик лет восьми-девяти, он шагал вдоль филигранного кованого железного забора, одетый в накрахмаленную белую рубашку и темные штаны. Волосы аккуратно убраны назад, в руке небольшой кожаный саквояж. В другой он держал хворостину и тарабанил ею по центру металлических прутьев.
На другой фотографии – очень красивая женщина в больших черных солнечных очках, она сидела на веранде в тени абрикосового дерева, в длинном белом платье, с оголенными изящными плечами, приложив большой стакан воды со льдом к щеке, несколько листиков мяты плавали в стакане. Она улыбалась на камеру так, будто в ее стакане можно было найти всю прохладу мира.
На его любимой фотографии был изображен араб в белых шароварах и колышущейся на ветру рубашке, он стоял на черепице одного из домов и держал, по какой-то непонятной причине, ракетку для бадминтона. Он выглядел так, будто моментом ранее вернул улетевший волан команде внизу, и может быть даже, подумал Рами, девушке, обнимающей стакан со льдом, или мальчику с саквояжем, игравшему музыку на заборе.
185
В ясное утро с самых высоких точек обзора Бейт-Джалы можно увидеть Средиземное море с одной стороны и Мертвое море с другой.
Глаза разбегаются. Внизу, в долине, есть фруктовый сад, смотровая башня, террасированное поле, крыша синагоги, минарет, ворота казармы, вереница паутинных сетей, навешанных на оставшиеся деревья.
Задержитесь здесь подольше, присмотритесь к долине, и вы начнете замечать вырастающие по одной и той же схеме поселения вокруг Иерусалима: красная черепица, красная черепица, красная черепица.
Дома сжимаются, формируя идеально ровный круг: край сокращающегося легкого.
186
В течение первых двух лет на каждой лекции Бассам опускал руку в карман пиджака и доставал браслет Абир.
Он боялся надевать его, ведь нить могла оборваться, вместо этого только сжимал его в ладони, поднимал в воздух, показывал аудитории: красные бусины, розовые бусины, оранжевые бусины, желтые бусины.
– Это, – говорил он, – самые дорогие конфеты в мире.
187
Когда Бассам ехал домой один после лекции, передвижной КПП приказал ему выйти из машины. Был жаркий день. Рамадан. Солнце все еще стояло высоко в зените. Он сделал шаг вперед, тень упала под косым углом на асфальт.
– Покажите мне свои руки, покажите руки!
Солдат была из старшего поколения, седина уже коснулась ее волос. Ему послышался русский акцент. На бедре висела винтовка, которую она внезапно вскинула и направила на Бассама.
– Что это? Что это за хрень?
Бассам развернул к себе поднятую руку, уставился на нее несколько секунд. Чем бы это ни было, оно ему не принадлежало. Ладонь была измазана чем-то розовым. Он понятия не имел почему. Он поднес руку к носу. Пахло чем-то сладким.
– На колени! Сука, на колени!
Бассам встал на колени на пыльной обочине дороги. Повернулся лицом на восток, на тот случай, если его долго продержат в таком положении: так он сможет молиться.
К нему подбежали другие солдаты. Бассам снова уставился на свою руку. Ему на секунду захотелось лизнуть розовую глазурь, но он вовремя вспомнил про пост.
– Подними рубашку! Подними рубашку, я сказала!
На мгновение стыд пропал, даже стыд оголять свое тело перед женщиной. Волна негодования. Бунт. Он задрал рубашку по грудь. Солдаты сделали другой шаг вперед.
Приклад винтовки врезался ему в спину. Его толкали лицом вниз. На лицо легла пыль. Черные ботинки. Женщина надела на руки пластиковые стяжки. Его дернули за волосы и потащили на заднее сидение джипа.
188
Позже в отделении, после пятичасового допроса, в сумерках, она смягчилась и сказала Бассаму: Простите, конечно, но и «Семтекс» оставляет розово-оранжевые следы на руках.
189
После этого случая Бассам никогда не показывал конфетный браслет на лекциях.
190
Во время Рамадана передвижных КПП больше обычного: патрульные группы на машинах останавливают кого хотят, военные джипы перекрывают дороги, солдаты сидят на корточках, вокруг расставлены оранжевые конусы, на проезжающие машины смотрят винтовки.
На закате, когда период поста подходит к концу, КПП встречались особенно часто: на этом этапе мусульмане ходили раздраженные, усталые, голодные и жаждущие сигареты. Требования остановиться вызывали у них агрессию. Бассаму казалось, что солдаты находили в этом удовольствие. Они хотели конфронтации. Она оправдывала их, подумал он.
Бассам не знал, где и когда может натолкнуться на армированный грузовик, или баррикаду, или просто булыжник, выкатанный посреди дороги. Достаточно одного поворота, и весь его день мог встать на паузу.
Он знал, что, опустив окно автомобиля перед сотрудником полиции, нужно аккуратно подбирать слова. Никакой конфронтации, никакой озлобленности, но и пресмыкаться он тоже не хотел. Он кивнул, подождал, пока они заговорят. Большинство использовало английский. Некоторые знали арабский. Он редко демонстрировал, что знает иврит, бегло при них точно не разговаривал: для них это в первую очередь знак того, что он был в тюрьме. Бассам отвечал медленно и четко.