Апельсины у кромки прибоя. Истории из жизни репортёра

Двумя строками ниже Вадим добавляет: «Гости наполнили мою квартиру смесью гремучего баса Маяковского с баритональным тенором Северянина, и если Северянин весь излучается лирикой, то за Маяковским нахлынуло целое облако каких-то космических настроений. Маяковский говорил чрезвычайно красочно и без запинок. Во рту этого человека, казалось, был новый язык, а в жилах текла расплавленная медь».

«Однажды купчик не выдержал роли мецената»

Сразу оговорюсь: меня нисколько не интересует, как проходила крымская «олимпиада футуристов». Я и не буду на ней акцентировать внимание. Мне интересно, как вели себя гости, олимпиадствуя на деньги бердянского поэта. Имеется в моем распоряжении на сей счет признание Игоря Северянина:

«Почти ежевечерне мы пили шампанское в „Бристоле“. Выпивали обыкновенно до шести бутылок, закусывая жженым миндалем с солью… Однажды мы предприняли автопоездку в Ялту. Когда уселись в машину, захотели на дорогу выпить коньяку. Сидоров распорядился, и нам в машину подали на подносе просимое. Дверцы машины были распахнуты, и прохожие с удивлением наблюдали, как футуристы угощались перед путем».

А вот еще о чем вспомнил в эмиграции король поэтов, как величали когда-то Игоря Северянина: «Перекочевав от Сидорова в отель, счета в котором оплачивал купчик, мы жили в одном номере — я и Владимир Владимирович. По утрам я требовал в номер самовар, булочки, масло. Маяковский меня сразу же пристыдил: «Чего ты стесняешься? Требуй заморозить бутылку, требуй коньяк, икру и прочее. Помни, что не мы разоряем Сидорова, а он нас: мы ему даем своими именами значительно больше, чем он нам своими купецкими деньгами». Я слушал Владимира Владимировича, с ним согласный. Однажды все же купчик не выдержал взятой на себя роли мецената и, стесняясь и краснея, робко указал нам на крупный счет. И тогда Володю прорвало: чего только он ни наговорил Сидорову!

— Всякий труд, — басил Маяковский, — должен быть, милейший, оплачен. Вы же голубчик, скажем открыто, талантом не сияете. И кроме того, мы разрешили вам выступать совместно с нами, а это чего-нибудь да стоит. У нас с вами не дружба, а сделка. Вы наняли нас вас выдвинуть, мы выполняем заказ. Предельной платы вы не назначили, так вот и потрудитесь оплачивать счета в отеле и вечерами в шантане, какие мы найдем нужным сделать. Вообще выдвиг бездарности уже некий компромисс с совестью. Но мы вас, заметьте, не рекламируем, не рекомендуем — мы даем вам лишь место около себя на эстраде. И это место мы ценим чрезвычайно дорого. И поэтому одно из двух: или вы, осознав, отбросьте вашу мелкобуржуазную жадность, или убирайтесь ко всем чертям!»

Между прочим, автору еще не написанных тогда поэм «Облако в штанах» и «Хорошо» было всего двадцать лет.

«Придется переменить фамилию вам»

Даже спустя годы Маяковский не простит Сидорову-Баяну «мелкобуржуазной жадности», введя в пьесу «Клоп» поэта-вора по фамилии Баян. Откровенно издевательски охарактеризовав его: «Чего писал — не знаю, а только знаю, что знаменитый! „Вечорка“ про него три раза писала: говорит, стихи Апухтина за свои продал, а тот как обиделся, опровержение написал. Дураки, говорит, вы, наверное, все — это я у Надсона списал».

Пожалуй, за такое Маяковского следовало бы на дуэль вызвать и застрелить в шаге от барьера — пока он руку с пистолетом поднять бы до уровня глаз не успел. А потом пусть бы разбирались, почему выстрел грянул раньше положенного. Нервы сдали, можно было бы заявить.

Вадим Баян поступил иначе: он ограничился открытым письмом Маяковскому, которое обнародовала «Литературная газета» 22 июля 1929 года. Маяковский на протест Баяна, крайне возмущенного оскорбительным использованием своего псевдонима, ответил в свойственной ему манере: «Я оставлю моего „героя“ в покое, и придется переменить фамилию вам».

Надо было таки дуэль устроить!

В тему

Умер оклеветанный поэт, считавший, что его «золотые россыпи не хуже, чем у Маяковского», в Москве 29 марта 1966 года.

Похоронен на Ваганьковском кладбище.

***

Игорь Северянин — о Вадиме Баяне [автобиографический роман «Колокола собора чувств», 1923 год]:

Селим Буян, поэт Симферо,

Решил устроить торжество:

Он пригласил на Рождество

Меня, в поэзии эс-эра,

А Игорь, в очередь свою,

С улыбкой исхитро-бесовской

Собрал искусников семью:

Бурлюк, Игнатьев, Маяковский.

Игнатьев должен был доклад

Прочесть о новом направленье,

А мы — стихи, и в заключенье

Буян решил свой мармелад

Дать на десерт: «лирионетты»

И «баркароллы», как стихи

Свои он называл: лихи

Провинциальные поэты…

Все вместе взятое звалось

«Олимпиадой футуризма».

Хотя Буян был безголос,

Но в нем немало героизма:

Напудренный и завитой,

Сконфуженный и прыщеватый,

Во фраке с лентой голубой

Вокруг жилета, точно ватой

[В своих воспоминаниях потом Вадим Баян так ответил Северянину: «Он посвятил мне целую главу сплошной лжи, пьяных вывертов и сумасбродных утверждений»].

***