Апельсины у кромки прибоя. Истории из жизни репортёра

Как объяснила графиня, королева якобы намерена приобрести ожерелье тайно от супруга — Людовика XVI, и собирается преподнести ему сюрприз: надеть ожерелье в день своего рождения. Луи де Роган с радостью и готовностью принял «просьбу» королевы. Однако в день рождения та появилась в свете, естественно, без ожерелья, оцененного впоследствии в семьсот тысяч рублей золотом.

Жанна тут же успокоила кардинала, заявив, что королева решила надеть бесценное украшение лишь после того, как полностью рассчитается за него… Развязкой авантюры стали публичная порка миледи, позорное клеймение ее и пожизненное заключение.

Через год, однако, графиня с помощью друзей бежала в Лондон, но погулять на свободе ей довелось недолго: в книге Ламбертской церкви за 1791 год появилась запись о трагической гибели и погребении Жанны де Ла Мотт.

Александр Дюма, конечно, знал эту историю. Знал и мастерски изложил ее в бессмертных «Трех мушкетерах». Не догадывался писатель о другом. О том, что графиня… сымитировала свою смерть [«в результате выпадения из окна второго этажа»] и, захватив ожерелье, перебралась из Англии в Россию и даже была принята императором [!] Александром Первым. Он, наверное, и посоветовал ей убраться из столицы от греха подальше. Так графиня и объявилась в Крыму, обосновавшись в небольшом домике на берегу моря, у самого подножия Аю-Дага. Говорят, обычно она ходила в зеленом полумужской камзоле, за поясом которого всегда была пара пистолетов.

Я прикладывал однажды ухо к запертой двери домика миледи, но, увы, ни тихой французской речи, ни приглушенного временем звона шпаг и удаляющегося топота копыт разгоряченных погоней коней не услышал. Только море за моей спиной тихо шелестело, накатываясь неспешными волнами на берег. И каменистый могучий урсус-медведь все так же жадно пил соленую морскую воду, как и при Пушкине, как и при миледи. Кстати, в домике миледи в двадцатых годах двадцатого столетия жил основатель детского лагеря «Артек» Зиновий Соловьев. По нему этот домик и называется Соловьевским.

По-настоящему, а не понарошку, умерла авантюристка Жанна, предположительно, в 1823 году [по дургой версии, в 1826-м] и похоронена, вроде бы, была в Старом Крыму. Спустя же почти столетие, в 1918 году, офицеры-австрияки, пришедшие в Крым с германскими оккупационными войсками, тщетно пытались отыскать ее могилу. Для чего? Они предполагали [и, вполне вероятно, — небезосновательно], что ожерелье королевы Жанна де Ла Мотт забрала с собой на тот свет.

Ну, а в соседнем с домиком миледи урочище Артек жизнь продолжала фонтанировать: в 1832 году его купили Потемкины, а в 1875-м оно переходит во владение московского купца Ивана Первушина, основавшего в Артеке торговый дом «Первушин и сыновья». Дома торгового нынче, конечно же, нет, а вот дом купца Первушина сохранился — он в одноименном поселке находится, тоже у Аю-Дага. За короткое время Иван Александрович сумел наладить на артековских землях промышленное производство высокосортных сухих и десертных вин, что принесло ему заслуженную славу и официальный титул «поставщика вин к столу Их Величеств».

Сын Первушина вложил много сил и средств в создание так называемой «пушкинской аллеи», которую он намеревался провести по склонам и обрывистым утесам Аю-Дага до самого Партенита [он с другой стороны Медведь-горы находится]. Рабочие-турки, нанятые Первушиным, довели аллею до самых обрывов к морю и дальше работать отказались — после того, как один из них сорвался с круч и погиб.

Еще одной частью артековского урочища ко второй половине XIX века владел тогдашний директор Никитского ботанического сада Николай фон Гартвис, который дубликат почти каждого привезенного в Никиту растения высаживал в парке возле своего дома. Парк этот небольшой [называется он парком Гартвиста-Виннера] — около восьми гектаров. Произрастает в нем, как мне рассказывали, около 180-ти видов и форм деревьев и кустарников. Есть среди них и уникальные для Крыма. Первый — гигантский болотный кипарис, рванувший в поднебесье как раз за домиком фон Гартвиса. Я полагаю, в парке не было еще ни одного гостя, кто бы не задержался возле гиганта, не похлопал его по-дружески по теплой коре и не покачал бы при этом головой — надо же, мол, ТАКОМУ вымахать!

Чуть далее — еще один экземпляр кипариса болотного. Но уже поскромнее в размерах. А вдвоем они как бы «держат» парк Гартвиса, будто бы опекают его. По-иному и не скажешь.

Следующее памятное место в парке — камень Гайдара [он подальше от братьев-кипарисов]. Бывал ли тут известный писатель известной эпохи? Да, и не однажды. И даже в одном из своих рассказов камень артековский опсиал — в рассказе «Горячий камень». Другое название камня — Смотровой.

Выше камня — необычная аллея из кипарисов пирамидальных. Узкая и прямая, как стрела. Куда выводит она? К ровной бетонированной площадке, под которой находится семейный склеп бывших владельцев урочища — семьи фон Гартвиса. А прямо от склепа — просторная, но влажная, поляна с пальмами. И — тишина. Как перед входом в рай.