Аплодисменты

Однажды в павильоне, где снималась наша «Карнавальная ночь», появилась группа странных товарищей. Хотя нашим словом «товарищ» их не назовешь. Какие-то товарищи типа иностранцев. Прислушалась — точно, говорят по-французски. Лично я иностранцев знала по кинематографу. Да и не только я. Они жили себе в своих странах, а мы в своих. Живых контактов с ними не было, но вот открылся занавес, и к нам в столицу «все флаги в гости» пожаловали. Иностранцы с интересом наблюдали за тем, что происходило в павильоне. Снимался номер: «Песенка о хорошем настроении». Подчеркиваю, что именно в этом номере у меня самое красивое платье: черное муаровое с белой муфточкой — хрустальная мечта моего военного детства. Иностранцам представили нашего молодого режиссера Эльдара Рязанова. Он тут же рассказал какую-то уморительную историю из их же жизни. Они зашлись от смеха. Настроение у всех здорово поднялось, и не хватало только звуков пробок, вылетающих из шампанского. Эльдар так свободно держался с иностранцами, как будто ежемесячно выезжал в зарубежные развлекательно-деловые командировки. Поразительно завидная легкость, коммуникабельность и сознание собственного достоинства. Деловая часть его выступления-знакомства сводилась к тому, что: «Я, действительно, еще молодой советский режиссер. Это моя первая картина, но я уверен, что она будет удачной! Спасибо, мерси, мерси боку, все может быть… Вполне возможно, что вы вскоре увидите наш фильм на ваших парижских бульварах». Наша группа только переглядывалась: во наш молодой, во дает! Фильм уже во Францию продает. «А это наша героиня. Это тоже ее первая роль. Но успех ей, как вы сами сейчас убедились, я думаю, тоже обеспечен». В общем, получалось так, что все мы советские люди и все обеспечены успехом. Иностранцы довольно кивали: мол, конечно, конечно, так и будет.

— Мадам спрашивает: вы русская?

— Я? Конечно. У меня и папа и мама совершенно русские…

— Она хочет потрогать вашу талию.

— Давай, Людмила, пусть пощупает. Не тушуйся.

— О, шарман, манифик, — седая элегантная старушка держала пальцы своих рук кольцом и всем показывала это кольцо, означающее размер моей талии.

— Они слыхали, что все женщины в России крупные, большие.

— Скажите, что большому кораблю большое плавание.

— А как это переведешь?

— Ну как… Большой стране большие женщины.

После перевода иностранные товарищи заулыбались, а старушка кокетливо погрозила нашему оператору сухоньким пальчиком, а потом направила свой пальчик на меня: мол, а это как вы объясните?

— В семье не без урода… да нет, я шучу, скажите, дитя войны… После голодовки не оправилась.

— Последнее переводить не стоит, — тихо шепнул директор картины. — Товарищи иностранцы могут понять неправильно.

И пошли иностранные делегации и на киностудию, и в наш Институт кинематографии. У нас на курсе побывали и театральный режиссер из Англии, и наипопулярнейший в то время Радж Капур с актрисой Наргис. А старший актерский курс играл перед ними. Наргис была потрясена игрой Майи Булгаковой. Расплакалась, целовала ее и подарила ей на память очень красивую брошь. Прямо так сняла с себя и с благодарным поклоном перед незаурядным талантом преподнесла! Это было прекрасно!

По Москве висели афиши, извещавшие о зарубежных гастролях джазового оркестра со знаменитым Бенни Гудманом, на других — имена певиц из Швеции и Германии, балетных трупп из Индии, Америки, Франции. Можно было понять, чего стоишь сам. Чтобы сделать рекордный прыжок в высоту, нужно знать, на какой отметке стояла планка до тебя. Варишься в собственном соку, прыгаешь, прыгаешь, ставишь рекорды, а его уже давно, оказывается, поставили и забыли. Вот и радуешься, как говорится, победе «для дома с оркестром». В искусстве отстанешь — не догонишь. Просто сходишь с круга. Как вовремя раздвинулся занавес. Только в сопоставлении, только в мирной конкуренции можно познать свои силы, почувствовать, каков твой потенциал. Тогда такие мысли мне в голову не приходили, да и не могли прийти. Было только естественное юношеское любопытство ко всему новому. Так я думаю сейчас, уже имея за спиной опыт зарубежных встреч, острых пресс-конференций, порой резко негативных выступлений, которые моим друзьям и мне приходилось парировать, — и без лозунгов, оставаясь самими собой (что важнее всего), открыто и свободно говорить о том, что так, а что не так, о том, что было и чего не было. Никто из нас не бил себя в грудь и не доказывал никаких наших преимуществ. Мы так живем и работаем. Но будем жить и работать еще плодотворнее, а как же иначе. Но брать на заметку важные замечания, проскальзывающие даже в самых недружелюбных выступлениях, нужно. Только в споре, пусть даже таком странном, «межконтинентально-контрастном» — рождается новое, движущее вперед. Вперед, «дальший» — это главное.