Апокалипсис

Лицо старика неожиданно преобразилось. Он вытянул губы, как будто хотел по-собачьи завыть, и жалобно произнес.

– Ты посмотри, что они творят

Из его глаз прямо на морщинистые щеки скатились две мутные капли.

Павел посмотрел на то, что протягивал ему Валентин Петрович. Это была старая норковая шапка, от которой почему-то несло псиной. Более того, от шапки несло собачьей мочой, и Павлу не составило труда сопоставить услышанный десять минут назад диалог и это неприятное зрелище, которое предстало перед его глазами сейчас.

– Да, нехорошо, – сказал он, делая шаг вперед, вытесняя старика в коридор.

– Сволочи! – вскрикнул Валентин Петрович, повернув голову в сторону двери настиной комнаты, из-за которой в этот момент послышался ее игривый смех. Затем он пошатнулся и схватился за Павла, которого чуть не вытошнило от запаха, которым сопровождалось тяжелое дыхание старика.

– Вот ведь подлецы! – Валентин Петрович оттолкнулся от Павла, и, быстро направился в свою комнату, стараясь не упасть, пока не доберется до стоящего посередине стола.

Павел тоже вернулся к себе, увидев через плечо, как Валентин Петрович выплескивает в стакан остатки водки и выпивает ее, запрокинув голову. Старик стоял возле стола, широко расставив ноги, вспомнив, вероятно, молодость и собственный кабинет, куда на допросы приводили таких, как этот длинноволосый гость Насти, как сама Настя, как сам Павел.

Вернувшись в комнату, Павел занялся обыденными делами – снял куртку, затем переоделся в джинсы и футболку. Костюм он повесил в шкаф. На все, в том числе на разглядывание коллекции галстуков в шкафу, ушло десять минут, по истечении которых Павел направился на кухню.

Дверь в комнату Валентина Петровича была по-прежнему распахнута настежь, но сам хозяин стоял на пороге и покачивался, своим потухшим видом напоминая тень на стене. Павел уловил в себе желание посторониться, но коридор был узок, пришлось пройти совсем близко от старика, который только повел осоловевшими глазами, и снова закачался, бормоча безадресные угрозы. Находясь в кухне, Павел продолжал их слышать. Не то, чтобы он прислушивался специально, но в такие моменты он начинал остро ощущать в себе нечто волчье, потребность в движении, потребность в смене жилья. И у него, кипящего изнутри, обострялся слух. Все, что он слышал, все, что он видел в их коммуналке, наполняло кровь адреналином, без которого невозможно было двигаться вперед, верх, в стороны! Но, по его расчетам, смена жилья предстояла не ранее, чем через год.

В кухню вбежала Настя. Она стала спешно набирать в чайник воды, наклонившись над раковиной так, что некоторые вырвавшиеся пряди волос почти касались струи. С некоторых пор она перестала коротко стричься, но времени на укладку ей не хватало. Времени, или денег. На ней был халат, запахнутый и подвязанный поясом. Из-под халата торчали босые ноги в домашних шлепанцах. При желании Павел мог бы точно описать, что там вышек тапочек, выше щиколоток, но… Желания не было! Адреналин в крови взывал к другому – работать, работать с утра до ночи. Слово работа почему-то ассоциировалось с хищной акульей мордой новой BMW. Вероятно, автомобиль олицетворял результат.

В дверях, растрепанными седыми волосами напомнив злого клоуна в кукольном спектакле, появился Валентин Петрович. Одной рукой он держался за косяк, а во второй держал за горлышко бутылку из зеленого стекла, заткнутую обернутой в тряпку пробкой.

– Шваль! – закричал он так громко, что Настя вздрогнула, а Павел поморщился, как от звука пилы.

– Вещи испортили – снова, но уже почти плача, заговорил старик. Он дернул ногой, поддал что-то с пола, и на середину кухни вылетела его пострадавшая старая шапка. Валентин Петрович с минуту смотрел на нее, потом часто-часто заморгал и широко открыл рот.

Очередному его крику предшествовало клокотанье и бульканье где-то внутри.

– Сердце рвется – подумал Павел и по дрожанию пальцев, сжимавших чашку, понял, что старика ему немного жаль.

– Шапку испоганили! Свиньи! У меня же нет больше. – Валентин Петрович снова начал, как пожарная сирена, а закончил, как дудка во рту сопливого малыша.

– Ничего больше нет… у ветерана – выл он, постепенно повышая голос.

– Да постираю я вам шапку! Лучше новой будет! – не выдержала Настя. Она закончила набирать воду и отнесла чайник к плите, перешагнув по пути через грязный зловонный ком на полу, который собиралась постирать.

Павел ожидал, что она нагнется и поднимет испорченную вещь, но Настя зажгла огонь, бухнула на плиту чайник, и осталась около него, повернувшись спиной и к Валентину Петровичу, и к Павлу.

В коридоре зацокали по полу коготки, и в кухню вбежала рыжая настина такса. Она деловито понюхала шапку на полу и засеменила к хозяйке, оставляя за собой мокрые следы. Неудачную попытку Валентина Петровича пнуть ее ногой она оставила без внимания.

– Да иди ты со своей стиркой, б…! – старик поперхнулся матерным словом, и заорал еще громче.

– Лучше за собой и своим хреном волосатым приберись!

– Где? Где прибраться? – Настя резво повернулась и вытаращила глаза.