Апокалипсис отменяется (сборник)

Я шагнул к ближайшему баку, обошел стальную бочку, взгляд внимательно скользит по серой поверхности. Сбоку обнаружилось окошко, толстенное стекло покрывает белесая муть наледи. Чуть ниже тянутся в три ряда кнопки и индикаторы.

Подобрался поближе, окошко высоко, привстал на цыпочки. Тронул осторожно одну из кнопок. Мутная пленка испарилась, застя взгляд туманной пеленой. Клубы пара озарил изнутри холодный серебристый свет. Мгла рассеивается, проступают неясные очертания. Вот, кажется, вижу…

Я с криком отшатнулся от взгляда мертвых заледенелых глаз. Пятка ударилась обо что-то, запнулся, тяжко грохнулся на пол. Не чувствуя боли, вскочил и ринулся опрометью прочь.

Разум захлестнуло мутной волной, я утонул в ирреальном ужасе. Дыхание частое, обжигает огнем. Глухо бухают подошвы в металлический пол, отчаянное сердце кузнечным молотом долбит в грудную клетку, — только два бешеных ритма и ловит слух сквозь рев крови в голове.

Что я? Где я? Что происходит? Явь вокруг или только сон, — ведь такого просто не бывает! Сон, ледяная фантазия мертвого мозга в крионированном теле. Это же ведь я там, я в металлической банке криокапсулы! Или все же — здесь?

Страшная догадка заставила замедлить бег, я содрогнулся при мысли, что не было разморозки, а все — грезы мертвеца в замогильном холоде. Но в следующую секунду тело сотрясли конвульсии истерического смеха: ну какие сны у трупа в морозилке?!

Остается бежать.

Ноги несут по лабиринту коридоров, мозг в отключке, не желает разбирать дороги. Время тянется вязкой смолой, потом мчится безудержным потоком — и вот уже ни единой зацепки, ты потерян во всех четырех координатах. Только мышцы наливаются свинцом, дыхание вылетает со всхлипами. На губах соленый пот, едкая жидкость прорывает плотину бровей и заливает взгляд. Усталость физической оболочки — последняя ниточка в реальность для бунтующих мозгов.

Раз, два — последние удары отбитых подошв. Я замер, пошатнулся. Попытка устоять, но тщетно. Колени стукнулись в пол, ртом жадно глотаю воздух.

Лица коснулся серебристый свет, яркий, как чужое солнце, — заставил зажмуриться крепко. Но серебряная заря принесла прохладу разгоряченному телу, и страх отступил. Я приложил ладонь козырьком к глазам, осторожно разомкнул веки.

Куда же меня занесло?

Передо мной раскрылся Зал Управления, в десятке метров парит синий плазменный шар. Сфера беззвучно провернулась в ореоле синего сияния, помещение озарилось слепящей вспышкой.

Свыше снизошел благожелательный голос Карилада:

— Что с вами, Алексей Сергеевич? Возвращаетесь с вечерней пробежки?

Сил едва хватает, чтоб не расстелиться половой тряпкой, куда уж ворочать языком. Карилад милостиво подобрал инициативу беседы:

— Конечно, приятно, что физическое восстановление проходит такими темпами, но я бы не советовал перегружать себя.

Легкое вращение, мимолетное колебание поверхности плазмоида: кажется, заметил что-то в моем лице. И после паузы:

— Вас что-то беспокоит?

Страх вновь пронзил рассудок ледяной иглой, и — да! Вот чего не хватало, чтобы заставить двигаться язык! Да, черт побери, кое-что меня беспокоит!

— Там, т-там, — выдавил я, захлебываясь ужасом; тело бьет дрожь, губы дергаются, зубы выстукивают морзянкой: — Т-там, в Криобанке… там мое тело в дьюаре! Как? Откуда? Зачем?!

— Значит, вы были в Криобанке? — спросил Карилад. — Ваше любопытство, конечно, похвально, но как бы все это не сказалось на лечении… Впрочем, может, оно и к лучшему.

Логично бы ждать продолжения, но синюю сферу окутала тишина. Я широко распахнутыми глазами воззрился на плазмоида.

— Э-э-э, — протянул я, чувствуя, как растет внутри возмущение, — и этой отповедью ты ограничишься? Карилад, я… я хочу знать, что все это значит!

Плазмоид лишь провернулся на девяносто градусов, — сместилось крохотное темное пятнышко на его огненном теле. Поверхность карманной звезды осталась гладкой, как бильярдный шар.

— Ах да, — проронил он словно невзначай, — не беспокойтесь, Алексей Сергеевич. Дело в абсолютно штатной, элементарной процедуре.

— Поясни!

— Это запасные тела, — буднично ответил Карилад. — Резервные копии… Вы же понимаете, Алексей Сергеевич. Да, наши технологии отточены и почти совершенны. Но природа несет на себе неустранимую печать случайности. Шумы, статистическая погрешность — неискоренимый порок любого механизма. Ошибки неизбежны. Но можно перестраховаться, повысить шансы на победу. Мы же не можем терять наших пациентов! Это вопрос юридических и моральных обязательств. Элементарная предосторожность. — После паузы добавил: — Понимаю, звучит дико. Но это обыденная реальность.

— Вот тебе, бабушка, и футурошок, — пролепетал я. — И как же вы делаете эти… резервные копии?

— Молекулярная сборка. Наномеханизмы, вы, должно быть, помните, я уже упоминал о них. — Карилад помолчал еще, но решил пояснить: — Конечно, этот метод тоже вносит погрешности, некоторая информация о личности бывает потеряна или искажена при создании копии. Но это куда лучше полной потери данных. К тому же по сравнению с последствиями самой заморозки — это сущие пустяки.