Апокалипсис отменяется (сборник)

— Я тут подумал… Скажи, Карилад. Ведь если существует несколько копий одного тела, одного мозга… то есть как бы в заархивированном виде несколько идентичных личностей одного человека, и абсолютно без разницы, какую из них размораживать, восстанавливать, в общем — возрождать, то они в равной степени являются… хмм… — Я запнулся, правая ладонь сомкнулась в кулак, я закусил губу, подбирая слова: — Являются, скажем, продолжениями той, умершей личности?

Я отыскал взглядом стального паука. Тот застыл памятником, словно горделивый самодержец, поблескивают под бликами листвы хромированные конечности.

— Термин «продолжение», само собой, очень нестрогий, — протянул Карилад и смолк в задумчивости.

Губы внезапно пересохли, я провел языком по шершавой поверхности. Не помогло: во рту от волнения тоже полуденная Сахара. В паре метров плеск воды и веселые брызги, напейся — не хочу, но странное напряжение не дает сдвинуться с места. Когда же там ответит тупая железяка!

— Но если вы говорите о некой преемственности, непрерывности существования, — закончил наконец Карилад, — то логически все верно. Одна копия ничуть не хуже другой. Они идентичны. В тех пределах, какие допускает точность молекулярной сборки, само собой, ну и сами повреждения, полученные при витрификации.

Сердце затрепыхалось, как пронзенная острогой рыбина.

— Тогда, — заговорил я быстро, — смотри, Карилад. Ведь если прямо сейчас создать копию меня нынешнего, синхронизировать с процессами в организме «оригинала» и «оживить» — она, по той же логике, будет ничем не хуже меня? Она идентична и потому является «мной» с тем же правом, что и те копии в криобаках в случае их разморозки. С тем же правом, что и я сам. Так?

— Пожалуй, вы правы, — ответил Карилад.

— Но ведь, — повысил я голос, — не могу же я ощущать себя в двух телах одновременно! С позиции моих ощущений, моего мышления и сознания, я останусь в этом теле, а ту копию хоть и перепутаю с зеркальным отражением, но «мной» она не станет!

Я умолк, отвел взгляд, собираясь с мыслями для последних, самых важных слов.

— Но отсюда следует, — подытожил, чувствуя, как успокаивается пульс, зато сердце наливается свинцовой тяжестью и тревогой, — что и я сам — не тот Алексей Сергеев, что десятки лет назад умер и попал в криобак при обстоятельствах, которые я даже не помню как следует! Он умер и перестал мыслить и ощущать, его личность погибла. Я же — не более чем копия, пусть и восстановленная из материала, который когда-то составлял тело умершего. Все, что дожило до наших времен, — информация, и то воспроизведенная неточно, с ошибками. Это верно?

— Да, пожалуй, это верно. И в некоторой степени даже очевидно. Должен признаться, меня удивляет эмоциональность вашей реакции на эту истину. Хотя в вашем состоянии… Но логическое мышление вам не отказало. Два идентичных организма — это все равно различные физические и биохимические процессы. Они ощущают разное, мыслят по-разному и в конечном счете формируют различные, физически не связанные личности. Если, конечно, мы не приравниваем понятие личности всей возможной информации, какую только можно раздобыть о данном человеке: его физиологии, работе нейронной сети мозга, фактам биографии и тому подобному. Впрочем, нас бы не спасло и это, ведь информация, пережившая крионирование, и впрямь неполна: неизбежные клеточные повреждения при заморозке, пусть и минимизированные, статистические ошибки молекулярного восстановления, о которых уже говорил… К тому же, если углубляться в тонкую философию, приравнивание человека к информации было бы уходом от материалистического мировоззрения. Ведь информация — лишь физическая величина, идеальная субстанция, а человек, в нашем понимании, — все-таки материальный объект, физический процесс… Но в общем и целом можно констатировать, что вы не тот Алексей Сергеев, тело которого некогда поступило на хранение в наш Криобанк. Впрочем, спешу уверить, что сей факт ничуть не меняет характер обязательств, которые наша организация имеет перед вами, Алексей Сергеевич.

Холод расползается по телу, разливается в груди. Вновь то знакомое чувство, будто кристаллизуюсь в ледяную глыбу. Медленно поднял глаза на Карилада, его механический аватар недвижим, только вспыхнул ровным желтым светом какой-то индикатор на блестящем стальном брюшке «паука».

— Спасибо, Карилад. Мне очень помогла твоя информация. Но… мне надо многое обдумать.

Крохотный огонек светильника, искорка в сгущающейся тьме. Холод вокруг, будто напирающая громада, стискивает, сжимает со всех сторон. Погаснет пламя, а потом ледяные зубы раздавят, сомнут, разорвут грудную клетку и пронзят внутренности…

В окне насмешливые злые звезды — мерзлые кристаллики в далеких небесах.

Пальцы стиснули распятие — шершавую деревяшку. Но от незамысловатой фигурки расходится тепло, будто от последнего светоча в замерзающей Вселенной. И надежда… нет, уверенность шевельнулась в душе: Спасение рядом!

Именем Господа…

Глухо бухнуло за спиной, дощатая дверь содрогнулась.

— Именем императора! — злобно взревело за порогом. — Открыва-ать!