Этот рассказ является поворотным пунктом в книге, поскольку знаменует собой начало важнейшего этапа в истории христианской миссии, характеризующегося выходом за пределы иудаизма и обращением к проповеди среди язычников. С наибольшей полнотой тема проповеди среди язычников будет раскрыта на примере Павла, для которого эта проповедь станет делом всей жизни. Но для Луки, постоянно заботящегося о сохранении своего рода паритета между Павлом и Петром, крайне важно показать, что Павел не был единственным протагонистом расширения христианской проповеди на язычников: параллельно к этой же идее приходила вся Церковь, источником же ее было прямое вмешательство Бога.
В случае с Павлом это вмешательство выразилось в том, что Христос явился ему на пути в Дамаск и в одночасье превратил его из гонителя Церкви в ее ревностного поборника. При этом Павел получил от Христа прямое повеление: «Иди; Я пошлю тебя далеко к язычникам» (Деян. 22:21). Пётр получил аналогичное повеление в Иоппии, но в иной форме – через особого рода видение.
Рассказ об этом видении предваряется описанием того, что стало его главной причиной:
В Кесарии был некоторый муж, именем Корнилий, сотник из полка, называемого Италийским, благочестивый и боящийся Бога со всем домом своим, творивший много милостыни народу и всегда молившийся Богу. Он в видении ясно видел около девятого часа дня Ангела Божия, который вошел к нему и сказал ему: Корнилий! Он же, взглянув на него и испугавшись, сказал: что, Господи? Ангел отвечал ему: молитвы твои и милостыни твои пришли на память пред Богом. Итак пошли людей в Иоппию и призови Симона, называемого Петром. Он гостит у некоего Симона кожевника, которого дом находится при море; он скажет тебе слова, которыми спасешься ты и весь дом твой. Когда Ангел, говоривший с Корнилием, отошел, то он, призвав двоих из своих слуг и благочестивого воина из находившихся при нем и рассказав им всё, послал их в Иоппию (Деян. 10:1–8).
Кесария была населена преимущественно язычниками[285]
, и Корнилий принадлежал к их числу. Выражение «благочестивый и боящийся Бога» (ευσεβής καί φοβούμενος τον θεόν) не следует понимать в том смысле, что он был обращен в иудаизм: последующее повествование показывает, что он и его семья оставались язычниками. При этом, однако, он почитал Бога, что не входило в непримиримое противоречие с многобожием. Язычество представляло собой конгломерат различных верований, и почитание Бога Израилева наряду с другими богами вполне могло иметь место среди язычников, проживавших в Иудее.Вообще язычество, по крайней мере с точки зрения ранних христиан, не было полностью непроницаемым для веры в единого Бога. Можно вспомнить о том, как в Афинах Павел обнаружил жертвенник «неведомому Богу». Такого рода жертвенник мог быть поставлен в честь некоего неизвестного божества – с той целью, чтобы оно не осталось без внимания и не наносило вред людям. Однако Павел однозначно истолковал наличие этого жертвенника как проявление латентной тяги язычников к почитанию единого Бога (Деян. 17:23). Не случайно он назвал их «особенно набожными» (Деян. 17:22), тем самым воздавая похвалу их религиозности.
Что-то подобное могло иметь место в религиозности сотника Корнилия: принадлежность к язычеству могла уживаться в нем с уважением к религиозным традициям евреев и с почитанием их Бога. Лука отмечает, что благочестие и богобоязненность Корнилия распространялись на весь его дом. Более того, она распространялась на его слуг и по крайней мере на некоторых из подчиненных ему воинов: один из них («благочестивый воин») упоминается в рассказе.