Омовения, о которых идет речь, продиктованы не только гигиеническими требованиями: в первую очередь омывались для того, чтобы очиститься от осквернения, которое могло произойти вследствие прикосновения к чему-либо ритуально нечистому. Обычай омывать предметы быта восходит к предписаниям книги Левит, которая, в частности, требует погружать в воду и держать в ней до вечера сосуд, в который упала дохлая ящерица, крот или мышь (Лев. 11:29–32); омыт водою должен быть деревянный сосуд, к которому «прикоснется имеющий истечение» (Лев. 15:12). К указаниям закона Моисеева в «предании старцев» добавились многочисленные другие предписания, превратившие религиозность фарисеев в мелочное, скрупулезное соблюдение тысяч неписаных правил.
Представление Иисуса о нечистоте было иным. Он подчеркивал: «Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека». Источник нечистоты Иисус видел не вне человека, а внутри его: «Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека» (Мк. 7:15–23).
Учению фарисеев о том, что святость состоит исключительно в соблюдении внешних предписаний, будь то гигиенических, диетических или иных, Иисус последовательно противопоставлял учение о святости как совокупности внутренних качеств. Будучи, с одной стороны, глубоко укоренены в ветхозаветной традиции, наставления Иисуса, с другой, по сути означали радикальный разрыв с тем пониманием святости, которое на основе извращенного толкования Ветхого Завета закрепилось в предании фарисеев и книжников. Если рассматривать слова Иисуса Христа в сравнении с иудейской традицией Его времени, выраженной в учении фарисеев и книжников, то они были для нее революционными.
Именно в данном контексте следует понимать видение Петра в Иоппии. Смысл этого видения отнюдь не в отмене ветхозаветных предписаний касательно нечистой пищи. Различные животные, пресмыкающиеся и птицы – символы людей, которых иудеи считали нечистыми. Видение должно было подготовить Петра к новому роду миссии: ему предстояло войти в дом язычника, общаться с ним и его семьей. И Пётр должен был внутренне и психологически освободиться от представления о язычниках как людях, соприкосновение с которыми является источником осквернения.
Смысл видения не сразу дошел до Петра. На это указывают глаголы διαπαρέω (недоумевать), διενθυμέω (размышлять) и διακρίναμαι (сомневаться)[294]
, употребляемые Лукой в дальнейшем повествовании:Когда же Пётр недоумевал (διηπόρει) в себе, что бы значило видение, которое он видел, – вот, мужи, посланные Корнилием, расспросив о доме Симона, остановились у ворот, и, крикнув, спросили: здесь ли Симон, называемый Петром? Между тем, как Пётр размышлял (той δε Πέτρου διενθυμουμένου) о видении, Дух сказал ему: вот, три человека ищут тебя; встань, сойди и иди с ними, нимало не сомневаясь (μηδέν διακρινόμενος); ибо Я послал их. Пётр, сойдя к людям, присланным к нему от Корнилия, сказал: я тот, которого вы ищете; за каким делом пришли вы? Они же сказали: Корнилий сотник, муж добродетельный и боящийся Бога, одобряемый всем народом Иудейским, получил от святаго Ангела повеление призвать тебя в дом свой и послушать речей твоих. Тогда Пётр, пригласив их, угостил. А на другой день, встав, пошел с ними, и некоторые из братий Иоппийских пошли с ним (Деян. 10:17–23).
Святой Дух – движущая сила многих событий, происходящих на протяжении всей книги Деяний, начиная с Пятидесятницы (Деян. 2:4). Однако описанный случай – единственный, в котором Он выступает с прямой речью: в других эпизодах (например в Деян. 16:7) упоминается лишь общее содержание Его повелений, и мы не знаем, передавались ли эти повеления в словесной или в какой-либо иной форме.