Апрельская ведьма

Если бы ей хватило здравого смысла в шестнадцать лет — да если бы вообще ей хватало здравого смысла, — такого бы никогда не случилось. Умей она подавлять и контролировать свою тревогу, умей помалкивать, не открой она дверь в ту злосчастную телефонную будку, все шло бы так, как было намечено.

Тетя Эллен и по сей день жила бы в своем доме в Мутале. Раз в неделю ей, наверное, нужна была бы помощь по дому, и кому к ней приходить, как не Биргитте. Потому что Биргитта конечно бы перебесилась и успокоилась: лет в девятнадцать она повстречала бы какого-нибудь Билла, или Лейфа, или там Кеннета, какого-нибудь положительного рабочего-станочника, или автомеханика, или строителя. И, родив ему двоих детей — мальчиков, конечно, другого варианта в Биргиттином случае и вообразить невозможно, — она бы уже могла не возвращаться на фабрику. Посидела бы несколько лет дома, в своей трехкомнатной квартире, утирала бы носы детям и варила им кашу, оплакивая свою маму и свои иллюзии, отдыхала бы и собиралась с силами, пока Билл, или Лейф, или Кеннет, работая сверхурочно, накопил бы денег на первый взнос за маленький домик, о котором они мечтали. А когда переедут в домик, Биргитта возьмет надомную работу — почасовую, разумеется, — чтобы хватило на ренту и амортизационные платежи. Ее спина бы распрямилась, весь давний стыд забылся, и она разъезжала бы на велосипеде по улицам Муталы со спокойной улыбкой, как когда-то Тетя Эллен. Глядите, вот она едет с ветерком, Биргитта Фредрикссон (или какая там у нее будет фамилия), добропорядочная жена добропорядочного рабочего. Самый обычный человек.

И если временами Тетя Эллен прихварывала бы — ведь ей было бы уже за восемьдесят, — то Биргитта звонила бы своей старшей сестре Кристине. Врачу. И Кристина после рабочего дня садилась бы в свой автомобильчик и ехала к Тете Эллен, мерила бы ей давление, назначала лекарства и запрещала бы волноваться. Но после ее ухода Тетя Эллен, конечно, звонила бы Маргарете и с напускным возмущением ворчала: все равно она пойдет на годовое собрание пенсионеров, что бы там Кристина ни говорила! И Маргарета бы смеялась, охотно поддерживая эти крамольные порывы.

А на Рождество все собирались бы у Тети Эллен. Биргитта приходила бы со своим Биллом, или Лейфом, или Кеннетом и сыновьями, с двумя могучими парнями, у которых ладони широкие, как крышка сливного бачка, и смеющиеся глаза. Они бы обхватывали ручищами свою толстенькую маму и чуточку тискали, они звали бы Тетю Эллен бабушкой и ошарашивали бы ее своими рассказами, со всякими мудреными техническими словечками, о своей мастерской, где они надежно обеспечены постоянной работой. Потому что Биргиттины мальчики должны надежно устроиться в жизни, должны иметь образование и не бояться нынешней безработицы, ведь в мастерской без них обоих просто не обойтись.

И в точности, как в былые времена, для молодежи в столовой у Тети Эллен будет накрыт отдельный стол, и за этим столом по одну сторону сядут Биргиттины мальчишки, по другую — Кристинины девочки — Оса и Туве, разумеется, потому что хоть Кристинин профессор и не подарок, но Маргарета ни за что не выкинет в своих мечтах ни его, ни его детей из Кристининой жизни — да, ее девочки по другую. А в торце останется место для пятого. Для ее ребенка.

Это будет тот самый мальчик, которого она видела в детском доме в Лиме. Через Маргарету и ее сына Тетя Эллен станет родоначальницей бесконечного рода подкидышей — детей, которые из поколения в поколение станут протягивать руку и принимать к себе других брошенных детей. Но сам он при этом вовсе не будет брошенным. Он будет сидеть там, меднокожий индеец, красивый и загадочный, как сказки Андских гор, там, за рождественским столом Тети Эллен, и разглядывать своих кузин и кузенов узкими черными, чуть улыбающимися глазами на непроницаемо серьезном лице. В самый разгар торжественного ужина он перехватит Маргаретин взгляд, поднимет свой стакан с соком и звонко воскликнет:

— Роr la vida, [19]мамочка!

И Маргарета улыбнется, подымая свой бокал в ответ. Роr la vida! За жизнь, за доверие и отзывчивость, которые вечно живут в доме Тети Эллен.

Такси запаздывает, Маргарета усаживается на ступеньки «Постиндустриального Парадиза», подперев подбородок руками. Что со мной, думает она. Что с нами тремя? Почему мы всегда готовы поверить в самое худшее друг о друге? Откуда столько изобретательного коварства и подозрительности?

Все должно быть иначе. Мы выросли в эпоху надежности, когда каждый восход солнца был победой над вчерашним днем. Вся боль осталась позади, прошлое они перестрадали, перетерпели и превозмогли, и впереди — лишь бесконечная череда ясных рассветов... Впрочем, это общеизвестно. И нам тоже — всем троим.