Апрельская ведьма

Биргитта закрывает глаза и кивает, позволив медленно перевести себя через дорогу. Идет она сама, только чуть прихрамывает и иногда останавливается. Важно не переиграть — от цирроза люди не хромают. Это она усвоила, потому как уже года полтора регулярно укладывается в больницу из-за этой гадской печени. Обычно-то она про эту самую печень и не вспоминает, разве что когда начинает блевать. Тут уж надо смотреть, нет ли в рвоте крови, потому что если есть, то надо опять в больницу, а неохота. Больниц Биргитта не любит. Правду сказать, она их побаивается.

— Ой, — говорит Маргарета, когда они доплетаются до одной из скамеек, мокрой от растаявшего снега. — Тут сыро! Погоди, я сбегаю в киоск за газетой, чтобы тебе сесть...

В мгновение ока она возвращается, расстилает на скамейке толстенную газету с приложениями и, когда Биргитта усаживается как следует, протягивает ей жестяную банку:

— На, попей пока. Я недолго. Вернусь через пару минут...

Биргитта едва сдержалась, чтобы не скривиться: «Кока-кола лайт». Что возьмешь с Маргареты? Лично она предпочла бы пивка. Но попробуй заикнись — эта кикимора тут же зарычит, как ротвейлер.

— Ну как, полегче? — спрашивает Маргарета. Биргитта, кивнув, закрывает глаза, но тут же открывает снова.

— Слушай, — говорит она с умоляющей улыбкой. — А сигаретку можно?

***

Погодка-то какая шикарная, — а она только-только заметила! Биргитта откидывается назад и подставляет солнцу лицо, одновременно запихивая в карман пачку сигарет. Плохо ли — посидеть с сигареткой на весеннем солнышке!

Биргитта всегда любила свежий воздух, всю свою жизнь она предпочитала улицу четырем стенам, даже в град и ливень. Сложись все иначе, она, может, стала бы любительницей природы. Биргитта фыркает, представив себя юной натуралисткой с грибами в корзинке и солнцем во взгляде. Слава тебе, Господи, миловал от такой напасти.

Природу бабка недолюбливала, непонятно почему, ведь всю жизнь прожила среди сплошного хлорофилла, а Гертруд в принципе была цветком асфальта. В лесу Биргитта вообще-то была только раз, когда Эллен со всеми тремя девочками пошла по грибы, хотя обычно ей и в голову не приходило выбраться в лес. Но Стигу Щучьей Пасти исполнялось сорок, и Эллен обещала помочь с угощением. Среди закусок предполагались волованы с лисичками, и поскольку консервированные лисички денег стоили, а Эллен была скряга, то пришлось идти в лес, чтобы набрать на халяву. Как же — держи карман шире! На самом деле они не нашли там и поганки.

Ну и видок у них был, когда они гуськом выперлись из калитки на шоссе! Биргитта до сих пор все отчетливо помнит: впереди сама Эллен в резиновых сапогах, в халате, в каком убиралась, и дурацкой кофте, следом вприпрыжку — Кристина в аналогичном наряде, вся скукожилась и дрожит, словно боится, что дорога вот-вот разверзнется у нее под ногами. За ними, спотыкаясь, бредет Маргарета. Спотыкается она оттого, что тайком прихватила с собой в корзинке книжку про Великолепную Пятерку и принялась читать, едва Эллен повернулась к ней спиной. Маргарета вообще помешалась на своих книгах, она читала постоянно, хотя Эллен, Кристина и Биргитта, закатывая глаза, говорили ей, что это ненормально — читать везде и всегда. Без толку — она все так же брела по жизни, уткнувшись в очередную книгу. В тот раз она, протянув руку, ухватилась за Биргитту, чтобы не свалиться в канаву. Биргитта руки не отдернула, потому что в тот день это была довольно веселая и довольная Биргитта. Она напихала в карманы бумажные пакеты под грибы, потому что свои грибы не собиралась жертвовать для столетнего юбилея какого-то паршивого старикашки, а рассчитывала продать за хорошие деньги, а потом накупить себе сладостей. Кроме того, она сбегала на большой перемене к Гертруд, и та была почти трезвая и обещала, что нажмет на Марианну как следует, чтобы Биргитту вернули домой. К этому времени Биргитта прожила у Эллен уже девять месяцев и двенадцать дней. Никто не знал, что она стала так дотошно следить за временем, что она считала дни, часы и минуты, все равно что заключенный в тюрьме, — с самого первого дня своего срока у Эллен.

Ее привела сюда Марианна — заявилась в школу в пятницу, постучалась в класс во время последнего урока и тихим голосом попросила разрешения переговорить с магистром Стенбергом. Тот приветственно махнул указкой и, пробурчав, чтобы сидели тихо, вышел в коридор.

В классе никто больше не узнал Марианну, даже Боссе, тот самый, что жил в одном дворе с Биргиттой и у которого чуть глаза не вылезли на лоб, как у остальных детей двора, когда мимо них прошествовала тетка из комиссии по делам несовершеннолетних — в берете и с портфелем. Глазели они на нее не только потому, что боялись этой самой комиссии, но и оттого, что видок у Марианны был, прямо скажем, прикольный. Ни одна другая тетка в Мутале не ходила в берете и с портфелем — такой способ превращать себя в посмешище считался чисто мужской привилегией. Но в тот день на Марианне был не берет, а шляпка, потому, видно, Боссе ее и не узнал.