Апрельская ведьма

Да что за гадство? Что, по-человечески сказать нельзя? Биргитта перезабыла уже весь свой школьный английский, она ничего не поняла, но не намерена об этом сообщать, чтобы Маргарета не задрала нос еще выше. И поэтому помалкивает, закуривая.

— Дай и мне тоже, — говорит Маргарета и протягивает руку, не отрывая взгляда от дороги.

Биргитта заглядывает в пачку:

— Там вообще-то не так уж много осталось.

И секундой позже понимает, что выразилась не совсем удачно. Ротвейлер опять проснулся.

— Вообще-то это мои сигареты! — шипит Маргарета и тянет пачку к себе.

И все равно классно, когда сидишь в машине, а тебя везут, даже если за рулем ротвейлер. Биргитта зевает и потягивается. Черт, скоро она уже будет дома, хватанет пивка и завалится баиньки. А утречком проснется и все забудет напрочь: и анонимку, и задавак, все эти пакости.

— Устала?

В Маргаретином голосе ехидство, она продолжает сволочиться, хотя свои сигареты успела прибрать. К тому же одна у нее уже во рту — так радуйся, и хватит злиться! Отвечать Биргитта не намерена, она откидывается на спинку сиденья и закрывает глаза. Но Маргарета в упор не видит, что человеку спать хочется, и болтает, не закрывая рта:

— Между прочим, я тоже здорово устала. Не знаю даже, как доеду до Стокгольма. Могу и уснуть за рулем.

Ну надо же, как интересно! С ума сойти! Но Биргитте, честно говоря, хочется спать, у нее своих забот хватает и нет ни малейшего желания слушать еще и про Маргаретины. Кто из них, кстати, умирает и имеет по такому случаю право на снисхождение? А? Просто любопытно бы узнать. Но лучше рта не открывать и держать свое любопытство при себе. Чтобы не стать в следующую секунду кормом для ротвейлера.

А Маргарета не умолкает:

— Да уж, — продолжает она тем же паскудным тоном. — Прошлая ночь выдалась длинная, ничего не скажешь. Мы и глаз не сомкнули. Как ты, вероятно, догадываешься.

Чего? Биргитта открывает глаза и усиленно ими хлопает:

— Это ты к чему?

Маргарета сидит чуть наклонившись вперед, по-прежнему не отрывая взгляда от дороги. Биргитта, видимо, малость задремала — они уже давно едут по шоссе, осталось всего полпути до Линчёпинга.

— Не придуривайся, — говорит Маргарета. — Ты прекрасно знаешь, к чему это я.

Биргитта выпрямляется в кресле:

— Блин, да объясни толком, о чем ты?

Маргарета, видно, нажала на газ, стрелка спидометра дрожит на ста тридцати. Мгновенное видение Страшной Аварии вспыхивает в Биргиттином мозгу, но она его отгоняет. Теперь времени нет на эти короткометражки.

— Ты чего? — переспрашивает она снова. — О чем ты все время толкуешь, я что-то не пойму?

Маргарета не сводит взгляда с дороги, но совершенно точным движением гасит сигарету в пепельнице и немедленно закуривает следующую.

— О маленьком розыгрыше, который ты устроила вчера вечером.

Что за розыгрыш? Биргитта не помнит никакого розыгрыша, у нее остались только смутные воспоминания о какой-то тусовке неизвестно где. В Норчёпинге. Точно. Это было в Норчёпинге.

— О том, что Кристине позвонили домой в полдвенадцатого ночи, — говорит Маргарета многозначительным тоном.

— Позвонили? — квакает Биргитта. — Так поздно?

Маргарета ее будто не слышит и продолжает:

— Кто-то заявил, будто тебя избили и ты лежишь в Мутале в больнице на смертном одре. Что ты сказала, будто хочешь увидеться с нами в последний раз, и мы, естественно, помчались туда вместе с Кристиной. Такие мы легковерные. А когда выяснилось, что в больнице тебя нет, то весь остаток ночи мы тебя искали.

Она глубоко затягивается и закрывает рот, словно собираясь проглотить дым. Это ей не удается, он просачивается сквозь ноздри. Когда она снова начинает говорить, голос ее звучит мягче, кажется, она обращается уже к себе самой:

— Еще два часа назад я думала, что все это Кристинины штуки, но когда ты завела эту шарманку — какая ты больная — и ухитрилась снова провести меня, чтобы самой посидеть на солнышке, пока я пригоню машину, я все поняла. До меня быстро доходит. Пора, дорогая, менять методы. Невозможно один день жалеть тебя, потому что тебя избили до смерти, а на другой — потому что ты умираешь от цирроза печени. Мы же с Кристиной не полные идиотки.

Оторвавшись от дороги, она смотрит на Биргитту.

— Господи, — пожимает она плечами. — Ты пьешь и сидишь на дозе. Ты лжешь и воруешь. Ты занимаешься сбытом наркотиков и мошенничеством. Ты даже подложила пакет с собственным дерьмом на Христинин стол. Надо же! Словно она тебя хоть когда-нибудь чем-нибудь обидела. А теперь нашла себе новое занятие — анонимные письма и таинственные телефонные звонки. Ты что, вообще никогда не повзрослеешь? — Она молча курит, часто и коротко затягиваясь, потом вынимает окурок изо рта и давит в пепельнице. — Я везу тебя в Муталу, потому что мне самой туда нужно — положить цветы на могилу Тети Эллен. Считай, что эта услуга — последняя. Потому что после того, как ты выйдешь из машины, я тебя больше видеть не желаю. Ты мне омерзительна.

Биргитта закрывает глаза. Она в ином времени и слышит иной голос, когда Маргарета наконец умолкает.