Аптека Пеля

— Возможно, и я выглядела бы лучше, если бы не десять лет каторжной тюрьмы… — вроде оправдываясь заявила она, надевая пенсне и еще раз всмотрелась в лицо товарища Алекса.

— Так тебя все же упекли за терроризм. Я просил Артюхина предупредить. Не обманул дед.

— За покушения на императора Николая. А тот, кто выдавал себя за градоначальника был доставлен в ЧК в восемнадцатом. К тому времени меня назначили комиссаром в Петрограде. Я его допрашивала, помню. Отдал мне флакон, и утверждал, что внутри невероятный газ профессора. Сказал меня расстреляют в восемнадцатом. А я как видишь жива.

— Это потому, что уехала. А не уехала бы точно грохнули. Я в интернете читал.

— Не знаю где и что ты читал, только знаю одно — я жива потому, что осталась в Париже и не вернулась в Россию после смерти Георгия. В газетах писали об эсеровском мятеже. Мы уехали накануне. Он был жестоко подавлен. Наших товарищей отправили в тюрьму. Кого-то расстреляли. Большевики предали дело революции, они…

Кто-кого предал не занимало Санька ни тогда, ни сейчас. Он смотрел на Еву, на ее округлившиеся блестящие глаза, на вскинутые голые руки, на влажный бутон маленького рта… и не удержался. Накинулся. Сгреб в медвежьи объятья и закрыл рот неумелым поцелуем. Теперь ему было все равно. Она обмякла, не сопротивлялась, не отвечала. Он почувствовал телесный холод и отпустил, отшатнулся.

— Зачем ты пришел… не мучай меня. — Ева подхватила со стола увесистый том Маркса, прижала к груди и ушла в дом, оставив Санька в душевном смятении допивать остывший кофе. Что он тут же и сделал присосавшись губами к фарфоровому носику.

Его не любят, его не хотят и беспардонно гонят. Его мечтам не суждено сбыться ни в том, ни в другом Питере и даже во Франции он лишний. Пусть так. Но он должен ей все рассказать. Сейчас же пока не вернулся Поль.

В доме было светло и прохладно от гулявшего сквозняка. Он нашел ее в спальне. В очаровательной маленькой комнатке с выбеленным дощатым полом и с такими же стенами. Супружеская постель под кисеей балдахина, окно за причудливо задрапированной занавеской, подушечки, коврики, вазоны с цветами будто здесь жила не бывшая террористка, а кукольная фея.

Ева сидела в шелковом кресле утканном букетиками незабудок, обнимая подушку-думку и прикрыв глаза. Ее губы вздрагивали, как у обиженного ребенка. Он все еще желал оказаться на месте подушки, но Ева, заметив, что не одна в комнате, открыла глаза и так взглянула на Саню, что последняя надежда съежилась, превратившись в колючий шар, царапнувший сердце.

Бессмысленно-счастливая жизнь, в которой теперь существовала его возлюбленная или, что другое было причиной ее недовольства, возможно, и сам Саня, напомнивший ей о прошлом, но только Ева недоброжелательная и отчужденная была все так же желанна и недосягаема.

— Я могу остаться. У меня есть вот… — сказал, опускаясь на коврик возле ее ног и вытащил из-под футболки кулон. — Здесь порошок профессора. А ты не веришь.

Ни отвечая, Ева поднялась, достала из ящика туалетного столика жестяную коробку и протянула Саньку. Эту девушку на крышке он сразу узнал, — видел пару часов назад в комнате пансионата. Неужели…

— Открой, — перебила она его мысли.

Так и есть — в коробке флакон и фото.

— Это все, что осталось у меня от прошлой жизни. — Неужели… она хранит их совместное фото. Мысль эта не успела согреть, как тут же сухо и насмешливо Ева добавила: «Это тот кто не дал мне убить царя».

Саня молча смотрел в ее полные ненависти глаза и ему хотелось выть от бессилия.

— Артюхин говорил, что этот газ может спасти мне жизнь. Отправить в другое время. Если бы это было так, то я бы желала оказаться снова в том же месте, но без тебя и тогда уж точно не промахнулась.

— Через сто лет у тебя будут совсем другие желания. Теперь я понимаю, почему мы попали сюда, а не в Крым. — Саня взял из коробки флакон и зажал в кулаке.

— В такие пузырьки профессор паковал золоченые пилюли для царской семьи. Это правда. Я помню. А все остальное — вздор.

— Как знаешь. Но если захочешь навестить себя стотридцатилетнюю езжай… недалеко тут… с крестом на крыше…

— Аббатство?

— Оно. Монахи тебя подобрали. Не сомневаюсь. Спроси у них про старуху в инвалидной коляске. Пообщаетесь насчет смысла жизни, — Санек ухмыльнулся, — а я тут, типа, лишний. Ты хоть детей-то родила, террористка?

Ева молчала.

— А со мной бы родила…

С улицы донесся веселый голос Поля. Выкрикивая что-то по-французский он явно искал, оставленных без присмотра жену и гостя. Ева встрепенулась и унеслась на зов супруга. Последнее, что осталось в памяти Сани была прямая спина. обтянутая полосатым шелком платья, бледная шея под россыпью пушистых локонов и узкая рука с золотистым ободком кольца на безымянном пальце, на мгновение задержавшаяся на наличнике дверей.

Мучительная нежность пронзила сердце.

Да, он мог бы остаться, но зачем. Он подошел к зеркалу. Взглянул на свое отражение и не увидел. Его там не было, как в страшном сне.