Арабелла

– Не будем отвлекаться, господа, остался ещё кое-кто, – сказал Михаил. – Джек?

Джек растеряно и нервно оглянулся.

– Ева рассказала мне о моей маме, об отце и остальной семье совсем недавно. Она всё повторяла, чтобы я не забывал, кто я на самом деле. И я не забывал. Оказавшись в плену, я просил стражей отвести меня к отцу. Я знал, что должен использовать свою связь с Симоном, чтобы помочь Михаилу. Не зря он просил нас быть здесь к его появлению. Но я помнил, кто вырастил меня и кто был рядом каждый день жизни. Элвис и Оливер моя семья, и я буду с ними, и не предам Бога. Я знаю, мама любила меня, и она не хотела, чтобы я рос с Симоном, чтобы я стал, как мои братья. Я совсем другой.

Кудряшка смотрела на младшего брата поясными нежности глазами.

– Это Джек? Пап, это наш Джек? – спросила она еле слышно.

Симон не ответил, он уставил остекленевший взгляд на старого врага.

– Поразительно, как переплетаются нити этой паутины! Но для полноты истории нам не хватает еще одного откровения.

Михаилу не пришлось называть имя. Всё внимание и так было направленно к мирно засыпающему в углу Льву.

Затянувшаяся тишина всё же заставила его поднять взгляд.

Он смущённо улыбнулся и снял шляпу.

– У меня много историй. Я с удовольствием расскажу вам целую тысячу, – заявил он.

– Расскажи самую важную, – улыбнулся ему в ответ Михаил.

Лев задумался.

– Ту, в которой ты отнял у меня сына, – голос Михаила мгновенно превратился из мягкого в холодный и твёрдый.

Лев втянул голову в шею.

– Начинай! – рявкнул Михаил.

– Что ж, – несмело начал Смотритель. – Я сделал это. Оставил его в Морисе. Я хотел этого. Я взял его с собой, чтобы оставить там.

И тишина после его слов повисла в воздухе и затвердела. Все присутствующие не двигались и, казалось, даже не дышали. Руки Мартина дрогнули.

– Я должен был, – продолжил Смотритель. – Я не мог иначе.

– Довольно оправданий! – сказал Михаил. Так злобно он не смотрел даже на Симона.

– Она попросила меня. Лимбо. Она однажды пришла ко мне; я не видел её так долго, что еле узнал. Она изменилась, выглядела измученной, постаревшей. Она постучалась ко мне. Но не в дверь, а в окно. В то, что выходит к морю. Я был до смерти напуган, звал её в дом, не мог поверить, что она жива и вернулась. Но Лимбо не слушала меня и только просила замолчать и послушать. У неё была просьба. Одна единственная просьба. Она просила, чтобы я сделал всё возможное, чтобы Мартин, сын Михаила, попал в Морис и оставался там как можно дольше. Я не понимал её, переспрашивал и спорил, но она ничего не объясняла, а только повторяла одно и то же. Мы говорили ночью, через открытое окно. Я умолял её успокоиться. Она выглядела безумной.

– И ты согласился! На безумную просьбу безумной женщины, – тихо сказал Михаил.

– Я не смог иначе. Я любил её, я верил ей. Она была мне учителем, она дала мне всё, что я имел, и в самый отчаянный момент своей жизни она пришла ко мне. Она попросила поклясться и я сделал это. Тогда она, не сказав больше ни слова, исчезла. Просто побежала по берегу и скрылась в темноте.

– Я просил тебя не брать его с собой в тот проклятый день, – сказал Михаил, и на этот раз не удостоив Льва взглядом.

– Я боялся за него, продолжил Лев. Но я поклялся и, в конце-концов, убедил себя, что на это есть причина. И я сделал это. Провёл Мартина через проход, и оставил там. А потом соврал тебе, чтобы ты не знал, где его искать. И всё случилось именно так, как хотела Лимбо. Я сделал это с ним.

– Вот и всё, – Михаил резко встал, а Лев снова утонул в кресле. – Больше никакого вранья. Все маски сброшены. Первое условие соблюдено. Ну что я могу сказать? Всех вас, абсолютно всех, мне до боли жаль. Мы все изранены потерями и предательствами. Всё страшное, что мы совершали, последствия глубокой боли. Мы обманываем друг друга, убиваем, ненавидим, оставляем. Невыносимо осознавать как много горестей досталось каждому из нас, но всё это – испытания, посланные Богом. Мы не должны сомневаться в правоте его действий. Его пути неисповедимы, вот в чём я убеждён, поэтому я продолжу хранить верность своему Создателю – единственному своему Богу. Он всегда во мне, всегда рядом со мной. Он ведёт и направляет меня. Так что вот моё второе условие: Симон должен умереть. Сегодня. В этой комнате. Иначе я вернусь и уничтожу его в прошлом.

В ледяном молчании все замерли и смотрели на Михаила. Он же был невозмутим.

– Джек, будь добр, добавь пару капель вот этой жидкости в бокал Симону, – сказал Михаил и протянул Джеку стеклянный пузырёк, наполненный чем-то чёрным.

Джек взял его, но после стал медлить, будто не был уверен, что должен подчиняться.

– Не бойся, ты не убьешь его. Он сделает это сам, – сказал Михаил.

Тогда Джек встал, подошёл к Симону и налил в его прозрачный напиток чёрный яд.

– Я мог бы застрелить тебя или зарезать, но я выбрал самый милосердный способ. Ты умрёшь мгновенно, если сделаешь глоток. Выбор только за тобой, – объяснил Михаил и снова сел.

Симон сидел неподвижно с опущенной головой, свисающие волосы закрывали от нас его лицо.