Арена

— Ричи, — позвала она в зеркало, он уже прекратил умываться, нашёл полотенце — розовое, с атласной лентой по краю, вытерся, осмотрел — нет ли крови; не услышал. — Эдмунд…

— Мм, — отозвался.

— Ты как? В порядке? Извини, я не хотела ударить тебя так сильно…

— Это ты извини, я подонок, мне не место в твоём доме, я просто ужасен. Я сейчас такси вызову, уберусь; извини, что я такой, что мы познакомились… ты меня больше не увидишь, вот, я обещаю. Ты только не подавай на меня в суд за приставания, ты всё равно проиграешь, каждый меня поймёт, даже судья, просто ты слишком красива, — кровь опять пошла, — чёрт, — он включил воду и сунул нос под ледяную струю.

— Какой ты смешной, — она зашла в ванную, погладила его по мокрым чёрным волосам. — А ты богатый? Чтобы в суд на тебя подавать — есть что отсуживать?

— Да, я богатый, — он фыркал, чтобы было чем дышать. — А тебе что-то нужно?

— Ой, ну я же ужасная, ужасная растратчица, я бы накупила себе платьев, туфелек всяких, книг, дисков, посуды, цветов, картин; и поехала бы в Африку, чтоб с джипом, фотоаппаратом классным, завела бы фонд, чтобы помогать кому-нибудь там — зверям, или детям, или лесам Амазонки…

— Ну, хочешь, завтра пойдём по магазинам. Мне вот нужна новая белая рубашка.

— Я завтра в школе учусь, это ты болеешь гриппом.

— А я тебя заразил.

— Дедушка не рассердится, если я пропущу пару дней в школе, я хорошо учусь, и он мне доверяет; даже если буду по магазинам ходить…

— Здорово тебе, — он запрокинул голову, она взяла его за плечи и довела до своей кровати; «не надо, — говорил он, — я пойду к себе»; «ложись, — сказала она, — спи»; поправила подушки, чтобы голова лежала низко, села рядом, стала читать вслух книжку про поделки из стекла, и он под её голос заснул; ему снилось, будто он в огромном восточном городе, где полно паломников, верблюдов, продавцов в полосатых халатах, чалмах, предлагающих воду со льдом, жара, шум, рынок, где всё продают с криком, спором, и деньги — монеты; всюду фрукты, украшения, ковры; Эдмунд никак не может понять — Средневековье это или наше время; и тут видит своё отражение; лавка зеркал — думает, но потом отражение делает то, чего не делал он: покупает цветы, улыбается, пьёт воду; Эдмунд подходит ближе и видит, что это не отражение, а взрослый мужчина, но такой тонкий, худой даже, хрупкий, с синевой под глазами и щеками впалыми, оттого и похож по-прежнему на подростка, глаза у него, нос, губы, подбородок, как у Эдмунда. И тут он тоже замечает Эдмунда, даже щурится, чтобы рассмотреть получше, поднимает брови — он тоже понял, что они невероятно похожи, — машет рукой: подойди, мол; Эдмунд подходит и чувствует запах цветов — это розы, много роз, алых, бордовых, малиновых, вишнёвых, гранатовых, пурпурных, багряных, — впервые чувствует во сне запах; мужчина наклоняется через букет и шепчет ему на ухо, а дыхание у него тёплое, свежее, как если бы он только что пил апельсиновый сок, и волосы на виске Эдмунда трепещут; голос хрипловатый, будто он курит только крепкие сигареты, и бархатный, звучный, как у диджея ночной радиостанции: «скажи ей, что я не умер»…

— Кто это был? — спросил Кристиан.

— Ричи Джеймс Эдварде, — ответил Эдмунд. — Парень из группы Manic Street Preachers. Тоже брит-поп; он был у них гитаристом и главным поэтом, красивый такой парень; он исчез — страдал долго депрессией, болел, резал себе руки, пил алкоголь; потом вроде выздоровел, вернулся домой; утром к нему пришёл кто-то из друзей, звонил, стучался — Ричи не открыл; взломали дверь, памятуя о его привычке самоубиваться; но в квартире никого не было, а документы, деньги, вещи были на месте; машину нашли где-то брошенной, возле моста, где все прыгают от несчастной любви, но тела не нашли; дали объявления во все газеты и на телеканалы, но он так нигде и не объявился. Официально он считается мёртвым — уже прошло положенное количество лет; но Manic Street Preachers всё ещё верят, что он жив, и даже организовали ему счёт в банке, куда идут все ему положенные отчисления… Как-то я плохо рассказал эту историю — на самом деле она трагична, и романтична, и безнадёжна, как история Гаспара Хаузера.

— И она влюблена в Ричи, — Кристиан подпёр подбородок ладонью — чёрно-белый, изысканный, персонаж старого кино, выдержанного, как вино: Феллини, Уайлдера, Висконти. — А ты на него похож.

— Я рассказал ей этот сон после того, как мы уже были по-настоящему вместе, и спросил: она пригласила меня в гости, она со мной — только потому, что я похож? Она удивилась и ответила: «совсем не похож».