Арена

В квартире была ночь, свет горел только на кухне, мама слушала радио, мурлыкала в такт — какая-то оперная ария, Паваротти, — готовила ужин: пахло нагретым медом, мясом, специями, жареным луком; Берилл неслышно выскользнула из квартиры и побежала по спящим улицам; врезалась в мокрую холодную траву и увидела, что мост и вправду упал — не весь, но большая часть его исчезла; поломанные ветви висели, будто его взорвали; от света прожекторов все казалось огромным и таинственным, точно в церкви; толпились рабочие, шумели какие-то машины; и среди всех Берилл наконец-то увидела Эрика: он стоял в черном рабочем комбинезоне, в черном свитере с горлом, на лбу сварочные очки, щека вся перемазана; она протолкнулась к нему — люди с изумлением смотрели на девочку в белом платье: что она здесь делает; «мне нужен Эрик», — повторяла она, и ее пропускали; и она добралась до него, и схватила за локоть.

— Берилл, что ты здесь делаешь?

— Я видела, — она еле дышала от бега, — я видела, как он упал.

— Мост? — спросил Эрик. — Ты была здесь? Это же очень опасно. Я попрошу закрыть территорию, — она ему очень мешала; мост упал, и это ужасно, но было так странно видеть ее здесь, среди рабочих, все в том же белом платье, в котором она поцеловала его; Эрик будто раздваивался.

— Нет, — даже воздух вдыхать больно, не то что говорить. — Джеймс.

— Спенс? — он был потрясен. — Откуда ты знаешь его?

— Он умер? Он разбился? — ему хотелось трясти ее, узнать, откуда она знает Джеймса, но она так умоляюще, с таким горем смотрела на него, что он ответил правду:

— Нет. Он упал, но он же на страховке, причем в связке со мной. Ты была здесь все это время?

Берилл замотала головой, заплакала от счастья. Если бы Джеймс умер, она бы оплакивала его всю жизнь, как брата, ушла бы в монастырь и вышивала там гобелены к Скорбным тайнам Розария. От облегчения она села на утоптанную траву и теперь только поняла, как ужасно болит одна нога; она посмотрела: порезалась на бегу, довольно зверски, об стекло, наверное; кровь текла нешуточно, толчками, от сердца. Эрик увидел кровь, позвал кого-то, попросил принести аптечку; аптечку притащил молодой человек с красными волосами, «Матье», — представился; он был веселый, тоже весь в саже, и так чудесно, по-французски произносил «р», что его хотелось поцеловать в горло; «я очень хорошо управляюсь с девчачьими ногами, доверьтесь мне, — сказал он. — У меня три сестры»; промыл и перебинтовал ей ногу; «почему вы босиком, вам нужны какие-нибудь маленькие кроссовки или балетки из мягкой кожи или бархата; у одной моей сестры есть очень смешные — расшиты будто мордочка котенка: ушки, носик, глаза, усы — все блестящее; хотите, я вам такие закажу?» Она пожала плечами и кивком поблагодарила. Матье с улыбкой смотрел на нее — ему понравилось, что она такая красивая; «чаю?» — спросил он, снял с себя куртку рабочую, надел на нее; из мягкой замши, приталенная, почти как пиджак; Матье был щеголь, любил одежду, обувь, вещи; она опять поблагодарила — глазами, кивком. Людей вокруг становилось все больше и больше; странно, подумала она, кто они, эти суровые рабочие, с руками и глазами; будто они только-только со строительства какой-нибудь большой ГЭС на горной реке; что они здесь делают, шумят, говорят, ведь на мосту были только Эрик и его ребята… потому что это магия, поняла она, Эрик — маг, такой же, как его отец, и ему не нравится, когда с его магией знаком кто-то иной, чужой… Матье протянул ей чашку с горячим-горячим чаем; «там мед, — сказал Матье; чтобы она услышала его, ему пришлось наклониться к ней совсем близко, говорить прямо в ухо, и Берилл почувствовала его теплое дыхание, пахло от него орехами и малиной, — любите мед? я просто не знаю, пьете ли вы с сахаром, вот и добавил меда, чтоб было сладко…» Берилл глотнула — будто огнем окатило; она захватала воздух ртом, точно там был перец; Матье засмеялся: «ну, там еще виски, ирландский, мягкий, это чтобы вы наверняка не заболели». Он сел рядом с ней на землю, и ей было хорошо, что он рядом, она даже пожалела, что не встретила его раньше, до Эрика и Джеймса; влюбиться в Матье было бы здорово — он так похож на маму: любил яркие цвета, вкусы, запахи; от чая ей стало тепло-тепло, и тут пришел Эрик: «что ты дал ей? чай; здорово; а мне можно?» Матье кивнул и ушел; Эрик сел на место Матье и стал смотреть на мост.

— Черт, он упал.

— Не весь.

— Не весь. Но расти он не сможет: он мертв. Тот берег заморозил его.

— Это ужасно?

— Нет. Я что-нибудь еще придумаю.

— Ты гений?

— Да, — он взял ее руку, поцеловал, — теплая, как ванна. Ты придешь завтра на ужин?

— Да.

— Скажи, откуда ты знаешь Джеймса? Меня это мучает. Я, если честно, ревную. Черт, Берилл! Откуда ты его знаешь? — он сжал ее руку, и стало ужасно больно.

— Он купил книжку в магазине месье де Мондевиля, я ему нашла ее. Мне больно. Я не смогу вышивать.

— Прости, — он отпустил ее, — Джеймс абсолютно сумасшедший. Он вечно прыгает.

— Потому что он умеет летать?

Эрик посмотрел на нее внимательно.