Аргонавты

Где ты, Орфей? - закричала Эвридика, вдруг осознав, что давно не слышит мелодии мужа. Вначале ей показалось, что Орфей просто умолк, обиженный ее невниманием. Она пошла вроде и верно, даже узнала это поваленное дерево, через которое перебиралась в прошлый раз, но под ногами захлюпало.

Эвридика остановилась, раздумывая, не рано ли она позволила страху овладеть ею, ведь она отошла от поляны чуть-чуть, только лишь чтобы не видеть те проплешины и поникшие, переломанные стебельки хрупких цветов, еще вчера таких живых и прекрасных.

Эвридика решила выбираться сама, упрямо пробираясь сквозь лесные заросли. Лес просветлел, стал реже, Эвридика вздохнула с облегчением.

Ну, вот, хороша бы я была, если бы устроила крик на весь лес. Ах, спасите, помогите, заблудилась,- женщина облегченно засмеялась.

Меж деревьями, ясно различимая, вилась тропинка, а любая тропа ведет к человеческому жилищу, не так ли? Эвридика подобрала одежды и, кое-как приведя в порядок спутанные волосы, двинулась по лесной дорожке. День снова улыбался ей. Человеку надо не так уж много, чтобы после пережитой опасности чувствовать себя счастливым.

Она почти хохотала над происшествием.

То-то развеселится Орфей, узнав, в какую я попала переделку! - и Эвридика, со свойственной только ей любовью к фантазии, уже напридумывала тысячи подробностей ее лесного происшествия, как вдруг что-то холодное и скользкое коснулось ее ноги и тут же обвилось вокруг щиколотки.

Эвридика вскрикнула, в ужасе глядя на ярко раскрашенную гибкую ленту. То была одна из тех маленьких и юрких змеек, от укуса которых человек погибает мгновенно. Змея не торопилась. С плавной медлительностью, особой чертой всех ядовитых змей, пресмыкающееся осторожно сжимало кольца.

Она пробиралась все выше по ноге оцепеневшей женщины. Змея, они не охотятся днем, спала в той части леса, уютно устроившись меж древесных корней в теплой и душноватой ямке, когда шорох человеческих шагов и упавшая тень Эвридики ее разбудили.

В мире нет более разных существ, чем человек и змея. У них нет ни единой точки соприкосновения, способной хотя бы на время установить меж людьми и змеями перемирие.

Вот и сейчас, хотя добыча была явно не по зубам, змея, раскрутившись стальной пружиной, прыгнула на свою жертву. Эвридика не могла пошевелиться. Казалось, ее воля намертво парализована страхом. Женщина хотела закричать, но лишь сиплый хрип вырвался из сжатого спазмами горла. Но этого было достаточно, чтобы змея без колебаний впилась в нежную кожу и тут же скользнула прочь, оставив кровоточащую ранку там, где сомкнулись ядовитые челюсти.

Мир покачнулся перед глазами Эвридики. Еще несколько секунд она различала шероховатость стволов и зелень крон, потом земля перевернулась. Над Эвридикой торжествующе хохотало солнце, раскачиваясь в безоблачной синеве.

Они смеются. Они надо мной смеются,- была последняя судорожная мысль, и смерть похитила Эвридику.

Орфей не сразу заметил отсутствие жены, а когда опомнился, встревожиться не успел. Из лесной чащи хмурые и чем-то озабоченные навстречу Орфею двигались два лесоруба.

Вы не встретили в лесу мою жену, Эвридику? - на всякий случай спросил Орфей. Но он уже и сам понимал, что то мертвое тело, что бережно положили на траву лесорубы, то тело принадлежало Эвридике.

Я не верю! Этого не может быть...

Орфей в ужасе попятился, надеясь, что то лишь дурной сон, и стоит проснуться, как снова улыбнется утро и смеющаяся Эвридика помчится по росистому лугу, не очень-то увертываясь от жадных объятий мужа.

Но лесорубы молчали, и это было горше всего потому, что скажи они что, любое слово могло оказаться той тоненькой нитью, что разделяет бред и действительность. Орфей это очень хорошо знал, ведь слово, вплетенное в мелодию, было его верным оружием многие годы, и кому, как не Орфею, знать, сколь мало правды таится в словах.

Орфей опустился на колени, коснулся ладонью побледневшей щеки, все еще не доверяя собственным ощущениям, погладил волосы жены. Локоны, словно живые, тут же обвились вокруг пальцев.

Она умерла! - и столько тоски было в коротком всхлипе Орфея, что грубые лесорубы не могли сдержать скупых слез. Более Орфей ни о чем не спрашивал. Он поднял Эвридику, тело которой казалось на удивление легким, и, пошатываясь, как слепой, пошел в ту сторону, где был его дом, их с Эвридикой дом, только без Эври- дики.

Все остальное Орфей помнил смутно, словно напрочь отгороженное от внешнего мира туманной завесой. Он принимал соболезнования, выслушивал утешения друзей и приятелей, но это как сквозь сон. Машинально кивал головой.

А Орфей, видно, не очень страдает,- поговаривали люди, глядя на окаменевшее лицо певца.