Арид. Моё проклятье

Есть такое время суток – мягкое. Когда начинает садиться солнце, когда день идет на отдых. Особенно приятно его созерцать летом. Гладил верхушки деревьев ветерок, и они качались. Я залипала на них глазами, надеясь, что меня не сгонят с теплых досок через десять минут. Быть может, через пятнадцать-двадцать. Ощущение, как когда-то давно, когда на душе безмятежно, спокойно. Не знаю, откуда оно явилось, но я за него уцепилась. Жизнь должна оставаться жизнью даже в сложные моменты, и всегда можно найти что-то приятное, на что устремить взгляд. Я смотрела на небо, на плывущие по нему облака, слушала лесную тишину.

Удачно все-таки располагался этот дом, в самой чаще. Но не дремучей, а какой-то хорошей, светлой. Пахло хвоей, листвой, чуть-чуть пылью, пахло счастьем. Если не добавлять в этот коктейль собственные мысли.

Я шерудила подошвами песок на земле, подталкивала носком кроссовок веточку, ощущала, как касается кожи ветерок, как сушит, словно фен, волосы. Носились сверху стрижи – где-то высоко, на свободе.

Мысли о том, что на этом дворе вчера лежали тела, я не допускала. Есть такое время – только твое, когда сознание специально отторгает лишнее, потому что пора расслабиться. Есть время для войны, есть время для мира. Сейчас было последнее, и я впитывала солнечный свет, как растущая за забором трава. Если бы у меня были листья, я бы развернула их сейчас лучам все до единого. Очень тепло, почти жарко, градусов двадцать семь. Мне казалось, меня обнимает пространство.

Спасибо Ариду за то, что он не вышел наружу, хотя я сидела минут тридцать. Вдыхая природу, закрыв глаза, слушала шелестящие кроны. Спасибо, что позволил вернуться самой, что выделил ложку, которой я смогла зачерпнуть себе кусочек счастья.

(Blue Stahli – Shotgun Senorita)

Наручник я пристегнула честно, потому что он смотрел. Хотела привычно опереться затылком о стену и закрыть глаза, но Арид поднялся с кресла. И присел возле моего матраса. Краем глаза я успела заметить, что он принес подушку и одеяло, положил у изголовья две бутылки воды.

Его близкое присутствие меня всегда напрягало по нескольким причинам. Первая: я никогда не могла его предсказать. Если честно, я даже близко не понимала, что именно творится в его голове. Какой этот человек по характеру, чего от него ждать. Вторая: на него срабатывало моё тело. И мозг. Он оплавлялся; мир становился ватным по краям и сфокусированным лишь на ощущении мужчины. Почему-то всё переставало иметь значение, кроме того факта, что это тело, это лицо, эти глаза – ко мне близко. Активировалось странное притяжение, «контакт», когда воздух наполняется ощупывающими друг друга флюидами, когда ты становишься одним сплошным чутко реагирующим на движения, запахи и невидимые импульсы полем. И все ждешь, не вторгнется ли еще сильнее другое поле…

Я вздрогнула, когда он коснулся моей руки, осмотрел запястье – то самое, обожженное. Осмотрел очень аккуратно, как тактичный доктор. Взял в руки тюбик с мазью, отвинтил крышку. Наверное, знал, что сама я ее наносить не буду – может, из упрямства, может, из гордости. Мы же все внешне такие: «не надо мне от тебя подачек». Но мазь была хорошая, дорогая и действовала отменно. Арид принялся осторожно ее намазывать.

У него были мягкие руки. Мягкие – не в плане «безвольные», как у инфантильного мальчишки, но «хорошо чувствующие». Или … чувственные. Я не знала, можно ли применять это слово к рукам. Мозг двоило от осознания того, что этот человек вчера совершенно спокойно нажал на курок трижды, когда кто-то встал у него на пути. И он сделал бы это снова. Арид не был мягким, нет, он был прочнее многих, он был сложнее многих. Признаться, он был сложнее всех, кого мне на своем веку доводилось встречать. А вот мазь намазывал так, что по моему телу шли волны. Которых, я надеялась, он не чувствовал.

«Жесткий и мягкий. Мягкий и очень жесткий». Не будь я столь удивлена его очередным вторжением в мое пространство, попробовала бы вырвать руку. Но теперь было поздно, потому что одной он держал снизу, второй размазывал тонкий белый слой эмульсии по коже. Теперь и не хотелось.

Хорошо, что он смотрел на мой ожог, а не мне в глаза. Я же снова чувствовала его запах – тот самый, которым он заставил меня пропитаться на поляне для стрельбы. Я впервые контактировала с ним прямо, и меня душили разношерстные чувства. Я не хотела, чтобы он меня касался. И не хотела, чтобы он заканчивал процедуру, потому что эти пальцы…

«Дэйзи, только не начинай их представлять где-то еще…» Да, как они, например, расстегивают пуговицы блузки, начиная от ворота. Лишь бы не полыхнули щеки. Надо отвлечься на какой-нибудь диалог, чувствовать его касания и молчать было невыносимо – это давало раздолье воображению.

Нужно было срочно за что-то уцепиться, и я уцепилась за то высеченное из гранита выражение лица, которое видела так часто.

– Почему ты такой…

Наверное, я собиралась сморозить глупость.

Эти будоражащие губы почти улыбнулись. Вот еще бы чуть-чуть и почти…

– Какой?

– … жесткий.