Аристократия в Европе, 1815–1914

Богатые аристократы, отпрыски знатных семей, поступая офицерами в наиболее престижные полки гвардейской кавалерии, редко относились к военной службе, как-к профессиональной деятельности. Как правило, прослужив несколько лет в приятном и веселом обществе людей, равных им по положению, они оставляли казармы ради тех занятий и удовольствий, которые предоставляло крупное состояние, доставшееся по наследству. У таких людей не было стимула совершенствоваться в различных аспектах военного искусства или карабкаться вверх по армейской иерархической лестнице. Граф А. А. Игнатьев вспоминает, что в 1890-х годах поступить в кавалергардский полк было все равно, что стать членом престижного модного клуба. Все офицеры прекрасно знали, что расходы их многократно превысят жалованье. Клубная атмосфера усиливалась и благодаря тому, что представители многих семей из поколения в поколение служили в одном и том же полку. Например, отец Игнатьева в прошлом был командиром кавалергардского полка, а сам он появился на свет в полковой казарме. В офицерских собраниях разговоры по большей части вертелись не вокруг профессиональных вопросов, а вокруг светских новостей, там царила атмосфера учтивости, беспечности и терпимости, свойственных благополучию — и действительно, жизнь кавалергардских офицеров не была обременена чрезмерными служебными обязанностями[328]

.

У незнатных и небогатых дворян было больше стимулов относиться к военной службе как к профессии, связывая с нею свои честолюбивые устремления. В Европе наиболее известным дворянским сословием, посвятившим себя военной карьере, было прусское юнкерство, но и в России, и в Англии имелись подобные классы — пусть не столь многочисленные и несколько иные по образу жизни. Два величайших полководца России, Суворов и Кутузов, вышли из верхних слоев рядового дворянства, а не из придворной аристократии, и то же самое можно сказать про многих русских военачальников девятнадцатого века. В восемнадцатом и в начале девятнадцатого века российское государство осыпало благодеяниями придворную аристократическую элиту, однако и провинциальные дворяне имели возможность подняться на самую вершину военной или гражданской бюрократической лестницы; в этом Россия упомянутого периода принципиально отличалась от России допетровской, а также от Польши, где безраздельно царили крупные земельные магнаты. Открытая перед рядовыми дворянами возможность продвижения наверх в действительности являлась одним из ключевых условий, обеспечивших как процветание послепетровской монархии, так и лояльность дворянства по отношению к абсолютистскому государству.

Как считает Корелли Барнет, из всех сословий в Британии англо-ирландское дворянство было «наиболее близко классу прусских юнкеров. Зачастую более бедные, чем их английские собратья, — так как ирландская деревня была бедна, и, следовательно, доходы от нее были низки — англо-ирландские дворяне не вылезали из седла, и жизнь их была бесконечно далека от современного мира промышленности и крупных городов. Как и у юнкеров, из поколения в поколение сын, следуя по стопам отца, шел служить в армию. Робертс, Уоллси и Китченер — все они были сыновьями военных, и, в отличие от многих английских офицеров, ни один из них не был богат, хотя все они имели достаточный годовой доход и, разумеется, были весьма честолюбивы». Барнет вполне мог бы продолжить эту параллель между англоирландским дворянством и прусским юнкерством. Помимо всего прочего, англо-ирландцы являлись колониальной аристократией. Многие из них занимали весьма жесткие позиции, что считалось естественным для землевладельцев, живущих среди покоренных крестьян. Ирландский протестантизм, окруженный католическим морем, мог принять прусский оттенок, имея мало общего с терпимостью и широтой взглядов, которые часто встречались среди английской аристократии. Вклад англо-ирландского дворянства в высшее руководство британской армией не ограничился только Китченером, Робертсом и Уоллси. Даже три наиболее известных британских генерала времен Второй мировой войны — Монтгомери, Брук и Александер — происходили именно из этой среды. Гарольд Александер, сын пэра и сам гвардеец, вышел из верхних слоев англо-ирландского дворянства. В 191Q г., во время гражданской войны в России, он командовал ополчением балтийских помещиков немецкого происхождения. Более состоятельные и преуспевающие, чем большинство прусских дворян, они в известном смысле могли считаться «сверх-юнкерами»; не удивительно, что и их командир из «сверх англо-ирландского» дворянства без труда нашел с ними общий язык[329].