Аристотель и Данте открывают тайны вселенной

— Ты любил его так сильно, — сказала она. — И мне очень жаль. Как я сказала, Ари, мы не всегда совершаем правильные поступки, ты знаешь? Мы не всегда говорим правильные вещи. Иногда, кажется, что это просто слишком больно смотреть на что-то. Так что, ты делаешь все возможное, чтобы этого не делать. Но это не уходит, Ари. — Она протянула мне конверт, и начала плакать. — Все это там. — Он убил человека, Ари. Он убил человека голыми руками. — Она выдавила из себя небольшую улыбку. Но это была сама печальная улыбка, которую я когда-либо видел. — Я никогда не говорила этого раньше, — прошептала она.

— Тебе все еще больно?

— Очень, Ари. Даже после стольких лет.

— Тебе всегда будет больно?

— Всегда.

— И как же ты с этим справляешься?

— Я не знаю. Мы все должны справляется с некоторыми вещами, Ари. Все мы. Твой отец должен справляться с войной, и тем, что она с ним сделала. Ты не должен держать всю боль в себе. Тебе ведь тоже больно, не так ли, Ари?

— Да, — ответил я.

— Я должна справляться с тем, что сделала твой брат.

— Это не твоя вина, мама.

— Я не знаю. Думаю, матери всегда винят себя за поступки детей. И отцы тоже.

— Мам?

Я хотел дотронуться до нее. Но не стал. Вместо этого я просто посмотрел на нее, и постарался улыбнуться.

— Я не знал, что могу любить так сильно.

После этих слов ее улыбка больше не казалась грустной.

— Иди сюда мой мальчик, я расскажу тебе секрет. Ты помогаешь мне справляться с этим. Ты помогаешь мне справляться со всеми потерями. Ты, Ари.

— Не говори так, мама. Я только расстраиваю тебя.

— Нет, дорогой. Никогда.

— А что я сделал сегодня? Причинил тебе боль.

— Нет, — сказала она. — Думаю, я понимаю.

То, как она это сказала. Это было, как будто она поняла что-то обо мне, что она никогда не понимала раньше. Я всегда чувствовал, что, когда она смотрела на меня, она пыталась найти меня, пытаясь выяснить, кто я. Но в тот момент, когда она посмотрела на меня, мне показалось, что она наконец-то смогла узнать меня. Но это меня только еще больше запутало меня.

— Понимаешь?

Она подтолкнула конверт в мою сторону.

— Ты не хочешь заглянуть в него?

Я кивнул.

— Хочу. Просто не сейчас.

— Ты боишься?

— Нет. Да. Я не знаю, — я провел пальцами по имени моего брата. Мы просто сидели, я и моя мама, и казалось, что время остановилось.

Она держала бокал вина, а я смотрел на фотографии моего брата.

Мой брат маленький, мой брат на руках моего отца, мой брат с моими сестрами.

Мой брат сидит на крыльце дома.

Мой брат, маленький мальчик, отдает честь моему отцу в военной форме.

Мой брат, мой брат.

Мама смотрела на меня. Это было правдой. Я никогда не любил ее больше, чем в этот момент.

ВОСЕМЬ

— Куда ушел папа?

— Он пошел увидится с Сэмом.

— Зачем?

— Он просто хочет поговорить с ним.

— О чем?

— О том, что случилось. Знаешь, они друзья. Твой отец и Сэм.

— Это интересно, — сказал я. — Папа старше.

Она улыбнулась.

— И что?

— Да, и что.

ДЕВЯТЬ

— Могу я поставить это в рамку, и повесить в моей комнате? — это была фотография моего брата, который пускал слюни на папу.

— Да, — сказала она. — Мне нравится эта фотография.

— Он плакал? Когда папа уехал во Вьетнам?

— Несколько дней. Она был безутешен.

— Ты боялась, что папа не вернется?

— Я не думал об этом. Я заставила себя не думать об этом. — Она рассмеялась. — Я хороша в этом.

— Я тоже, — сказал я. — И все это время я думал, что я унаследовал эту черту от папы.

Мы рассмеялись.

— Мы можно повесить эту фотографию в гостиной? Ты не будете возражать, Ари?

Это был тот день, когда мой брат снова был в нашем доме. В странной и необъяснимой форме, мой брат оказался домой.

Это была не моя мама, кто ответил на все мои вопросы. Это был мой отец. Иногда она слушала, как мой отец и я говорил о Бернардо. Но она никогда ничего не говорила.

Я любил ее за это молчание.

Или, может быть, я просто понимал ее.

А еще я любил своего отца, за то, как бережно он говорил. Я осознал, что мой отец был осторожным человеком. Быть одновременно осторожным с людьми, а также со словами и поступками — было очень редким явлением.

ДЕСЯТЬ

Я навещал Данте каждый день. Он был в больнице в течение четырех дней. Врачи должны были убедиться, что он был в порядке, потому что у него было сотрясение мозга.

Его ребра болели.

Врач сказал, что чтобы треснувшие ребра зажили, понадобится некоторое время. Но они не были сломаны. Это было бы хуже. Синяки заживут самостоятельно. По крайней мере, те, которые находятся на самых видных местах.

Никакого плавания. На самом деле, ему было разрешено очень мало. В основном он могла просто лежать. Но Данте любил это. Так что, все было хорошо.

Он изменился. Стал печальнее.

На следующий день, как его выписали из больницы, он плакал. Я обнимал его. Я думал, что он никогда не остановится.

Я понимал, что часть его никогда не будет таким же.

Они сломали намного больше, чем его ребра.

ОДИННАДЦАТЬ