Аркадия

Валентайн. …А потом загробная жизнь. И кому-то она принесет немало разочарований. "А, Бернард Солоуэй! Познакомьтесь с лордом Байроном". Рай небесный!

Ханна. Валентайн, неужели ты веришь в загробную жизнь?

Валентайн. Похоже, тебе наконец удастся меня огорчить.

Ханна. Огорчить? Чем же?

Валентайн. Спором о науке и религии.

Ханна. А я не спорю… Кто, что, с кем… Скукотища.

Валентайн. Ханна! Невеста. Сжалься. Давай заключим пробный брак! А утром его расторгнем.

Ханна(развеселившись). Таких предложений мне еще никто не делал.

Валентайн(с интересом). А других — много было?

Ханна. Все тебе расскажи…

Валентайн. А что в этом плохого? Твоя сдержанность — на самом деле зажатость. Она — от привычки, причем дурной. Нервы ни к черту.

Ханна. Мне выйти?

Валентайн. Кто ничего не дает, ничего и не получает.

Ханна. Я ни о чем не прошу.

Валентайн. Останься.

Валентайн возвращается к работе. Ханна устраивается на «своем» конце стола; перед ней небольшие, карманного формата тетради — "садовые книги" леди Крум.

Ханна. Ты чем занимаешься? Вэл?!

Валентайн. Множеством точек на комплексной плоскости, полученных в результате…

Ханна. Это дичь?

Валентайн. Дичь. Черт бы ее побрал.

Ханна. Не бросай эту работу. Не сдавайся.

Валентайн. Почему? Разве ты не согласна с Бернардом?

Ханна

. А, ты об этом… На самом деле тривиально и незначительно все: твоя дичь, мой отшельник, Байрон, который так занимает Бернарда. Цель, в сущности, ничто. И возвышает нас не цель, а сама жажда познания. Иначе мы покинем сей мир так же тихо, как пришли. Поэтому я и говорю, что в загробную жизнь ты верить не смеешь. Верь во что хочешь: в Бога, в отделение души от тела, в высший дух, в ангелов, если угодно, — но только не в эту великую сходку, на которой все наконец встретятся и все обсудят. Если ответы в конце книги, я еще подожду. И то это ужасно нудно. Уж лучше бороться — хотя поражение неотвратимо и необратимо. (Смотрит из-за плеча Валентайна на экран компьютера.) Ого!.. Красиво!

Валентайн. Закат семейства Каверли.

Ханна. Закат Каверли? Господи, Валентайн!

Валентайн. Дай-ка пальчик. (Несколько раз нажимает ее пальцем на клавишу.) Видишь? Островки совершенного порядка в океане праха. Формы, возникающие из ничего. Снова и снова. Каждая картинка — увеличенный фрагмент предыдущей. И так далее. До бесконечности. Здорово, правда?

Ханна. Это что-то важное? Это серьезно?

Валентайн. Интересно. Можно публиковать.

Ханна. Поздравляю!

Валентайн. Не меня. Томасину. Я просто прогнал ее уравнения через компьютер — в миллион, в несколько миллионов раз дальше, чем успела она со своим карандашиком. (Достает из старой папки тетрадку Томасины и передает Ханне.)

Слышатся звуки рояля.

Спасибо, можешь забрать.

Ханна. И все-таки — что это означает?

Валентайн. Не то, чего ты ждешь.

Ханна. Почему?

Валентайн. Ну, во-первых, она бы прославилась при жизни.

Ханна. Не успела. Она умерла слишком рано.

Валентайн. Умерла?

Ханна. Сгорела заживо.

Валентайн(осознав). Ах, так это девушка, погибшая в огне!

Ханна. Пожар вспыхнул ночью, накануне ее семнадцатилетия. На фасаде видно — не хватает мансардного окна. Там, под самой крышей, была ее комната. В парке — памятник.

Валентайн(раздраженно). Я знаю. Это мой дом. (Валентайн снова поворачивается к компьютеру.)

Ханна возвращается на свое место. Листает учебник математики.

Ханна. Вэл, а ведь Септимус был ее учителем. И они вместе могли…

Валентайн. Занимайся своим делом.

Пауза. Два исследователя за работой.

Пятнадцатилетний лорд Огастес, в одежде 1812 года, врывается в дверь, что напротив музыкальной комнаты. Смеется. Ныряет под стол. Его преследует разгневанная шестнадцатилетняя Томасина. Она немедленно определяет, где Огастес.

Томасина. Ты же клялся! Ты крест на сердце клал!

Огастес выбирается из-под стола. Томасина снова бросается в погоню вокруг стола.

Огастес. Я маменьке скажу! Все маменьке скажу!

Томасина. Какая же ты дрянь!