Аркана

Её взгляд, когда Рошин наконец замолчала, меня опалил. Она смотрела так, словно видела гораздо глубже. Будто подняла мою кожу, пробралась в кости и смогла узнать, насколько безумной была моя жизнь. Кого я потеряла. Как тосковала. По кому томилась. Тряхнув головой, я поняла, что и правда не найду ответы, узнав историю прошлого. Это только ещё больше отдалит меня от правды. Все те жуткие предания и истории они казались слишком кровавыми и ужасными, чтобы быть правдой. Уверена тот, кто писал все книги про город и замок Бакадимор позволили своему воображению взять верх, чтобы напугать впечатлительных читателей. И я напугана была. И я страшилась снова оказаться на мёртвых землях Бакадимора.

Казалось, дождь сечёт как острый нож, когда я вышла на крыльцо. Позади осталась только мрачная горькая история одна из многих которая объединяла этот город. Его земли. Его молчание и неправильность. Вот тогда я и вспомнила слова Атласа о том, что всё в этом городе принадлежит замку. Бакадимор пожирал, заражал своей тьмой каждый уголок, а лес подступал ближе, разрастался, пытаясь противостоять яду, который шёл из замка.

Дождь въедался в мою кожу. Он оседал во мне. Пытался пробраться внутрь словно живой разумный организм, и я разрешила своему мозгу сделать это. Представить словно та небесная вода, которая от гнева сильнейшей ярости богов исходит на землю, омоет моё тело. Проникнет внутрь за изнанку души туда, где сокрыты мои истины правила и секреты. Позволит смыть огонь, пылающий в крови, смрад зловонный, которым наполнились ноздри тяжёлый комок, засевший в гортани. Он рвал меня изнутри. Резал нежную плоть. А я позволяла, не пытаясь проглотить. Знала, если позволю, всё внутри сгорит и больнее будет ещё больше. Невыносимо. На пределе.

И я позволила мыслям о другом мужчине пронзить тьму от историй, которые поглотил мой мозг, словно голодный зверь впитал в себя, изменив навсегда что-то внутри души. Словно скользнул своим чёрным щупальцем вокруг сердца. Запятнал. Оставил невидимый, но я чувствовала тот след. Атлас. Его имя скользнуло по мне грубыми руками стальным тоном и мрачной решимостью во взгляде. Обернулось внутри и пульсировало. Я не видела его сегодня. Не чувствовала и это задевало незримые струны в моей душе. Это знание задело зацепило за что-то живое, потянуло, заскрежетало внутри, отдалось пульсацией.

Я позволила грязи под ногами хлюпать. Платье промокло, как и волосы. Мне нравилось это. Дождь лил стеной непроглядной. Такой сильный. Болью по коже стучал. Но я наслаждалась пустыми улицами в городе. Молчанием. Шумом бесперебойным стихийной природы. Я дышала свежестью. Едва уловимым ароматом смолы ёлок и сырой земли. Он кружил голову. Дурманил. И когда я добралась до своего фургона, почувствовала его присутствие. Он следил за мной. Провожал. Зачем? Я не обернулась. Не позволила понять, что чувствую его. Только потому, что он ждал.

Лёгкая улыбка изогнула губы, когда я толкнула дверь и вошла внутрь. Тихо передвигаясь, чтобы не разбудить Ясми скинула мокрое платье, накинув на плечи халат, волосы завернула в полотенце. Легла в кровать, позволив создать вакуум тепла, но не могла оторвать своего взгляда от окна.

Дождь нарастал по экспоненте, а потом начал убывать. Медленно. Тихо. Словно шёпот. Ночью я смотрела на луну. На то, как приближается лес, будто живой организм, он разрастался с такой скоростью, словно хотел поглотить этот город, тогда я услышала тихий писк. Скулёж, а потом поняла, что это был плач женщины, который терзал мою душу.

Я не задала ни единого вопроса, позволив ей плакать. Ясми так много держала внутри, что иногда я боялась за неё. За её душевное равновесие больше чем за своё предполагаемое безумие. Понимала гены ненормальной матери в моей крови в моём ДНК, но Ясми она другая.

— Я устала быть посмешищем, — всхлип хриплый на грани срыва. Закусив губу, я откинула одеяло, позволив полотенцу остаться на подушке прилегла рядом с ней и прижала к себе. — Устала оттого, что надо мной всегда смеются. Потешаются. Обижают. Я так устала, Зафира.

Я укачивала её в своих объятиях, расчёсывая пальцами густые волосы. Всхлипывания терзали. Они тягучей смолой капали прямо в мои поры, просачивались в кровоток и проходили через сердце, оседая на дне. Отравляя. Причиняя боль. А потом она сказала то, к чему я была не готова.

— Я хочу сбежать и больше никогда не возвращаться в это место. Я хочу обрезать свою бороду. Сделать всё, чтобы быть похожей на обычную девушку, которую не примут за урода, — всхлип сотряс мою грудь, сдавил рёбра, когда я закусила губу сильнее, прижимая её тело к себе. — Меня ведь ни разу не целовали. Не любили. Не смотрели таким взглядом словно я весь мир для кого-то.